Они гребли в зловонном тумане, пробирались через кладбище кораблей, прорывались сквозь водоросли, напоминающие непролазные джунгли, скользили вокруг остовов мертвых судов, пока не оказались в каналах, отмеченных на карте Гринберга. И лишь тогда началась настоящая работа. Они налегли на весла и решительно вывели лодку в призрачные пустоши Внешнего моря.
Где-то впереди, в пресловутом Море Завес, словно распахнутая пасть, готовая захлопнуться в любой момент, их ждал «Ланцет».
И они подплывали все ближе и ближе.
25
Поначалу туман еще оставался обволакивающим и густым, курился, кипел и множился в невообразимо жутком ритме. Горячий, тлеющий, рожденный в сернистых глубинах испарений и токсичных облаков, он выгорал, давя и отравляя смертельной дозой радиации.
А затем вдруг все изменилось и глаза людей свободно пронзили пелену октябрьской мглы, все ее волокна, нити и ворсинки. От увиденного нутро наполнилось жаром такой силы, что казалось, будто внутренности вот-вот расплавятся и вытекут через поры.
Гребцы замерли и затаили дыхание.
Не они нашли «Ланцет», это он нашел их.
Джордж отдыхал, курил, стараясь отыскать свет в конце туннеля. Он не поднимал головы, не отмечал, насколько сгустились водоросли, образующие гигантские шелестящие желто-зеленые рифы, потому что не хотел смотреть на туман. У него не осталось сил ему противостоять. После долгих дней, проведенных в плену туманной завесы, чем дольше Джордж смотрел на нее, тем больше она на него давила.
Поэтому он не заметил, когда «Ланцет» возник перед ними, словно «Летучий Голландец» или зачумленный корабль с беспокойным смертоносным грузом в брюхе. Джордж понял, что они добрались, потому что ощутил, как корабль на них наступает, тянет к ним свои костлявые пальцы. Он предчувствовал его появление, как приближающуюся грозу или канзасский торнадо. Словно произошел резкий скачок атмосферного давления, что-то изменилось в воздухе или дрогнули клочья тумана и пространство забурлило, сгущаясь и скручиваясь. Само время сжалось и разлетелось на клочки, а мир стал казаться наэлектризованным и, словно утонув в потоке черной живой материи, засасывал в себя все вокруг.
Джордж взглянул вверх и увидел большую, длинную пятимачтовую шхуну, некогда высокую и гордую, а ныне вымершую. Корабль самой Смерти. Выхолощенный ветрами левиафан, задушенный плетями и коврами зловонных водорослей. Вне всяких сомнений, он погиб в этом месте после долгого сопротивления и агонии. Гигантский морской ящер, закутанный в собственное первобытное дыхание. Его плоть обглодали с костей, шкуру изъели черви и склизкие твари. Теперь она тлела в саване из морских водорослей и таинственного грибка. Величественное ископаемое возвышалось лабиринтом бесплотных арок, снастей, напоминающих паучьи сети, скелетов мачт и выбеленных костей перекладин. Существо из теней, полное клубящихся испарений.
Корабль-призрак.
— Вот, вот он, — проговорил Менхаус таким хриплым голосом, словно прополоскал горло толченым стеклом.
Остальные кивнули в ответ. Они почувствовали дыхание корабля, отдающее смертью, безумием и тьмой. В реальности же им в ноздри ударил мерзкий смрад сырой земли и склизких костей, гниющих в канавах, — запах, от которого пересыхает во рту и выворачивает наизнанку.
Джорджа снедал страх. У него скрутило живот, словно он проглотил протухший обед, который теперь просился наружу.
Обреченность и смирение — вот что увидел Джордж на лицах своих спутников в тот момент. Такое же, как и на выцветших старых фотографиях людей, прижавшихся к ограждениям Маутхаузена или Биркенау, — глубокое осознание ужаса и смирение перед ним.
— Хочется убраться от него подальше, и как можно быстрее, верно? — пробормотал Кушинг.
Именно об этом все и думали.
Джордж не раз испытывал страх с того дня, как очутился в Измерении Икс. Иногда ему казалось, что мозг просто не выдержит, вскипит и выльется серовато-белой жижей из ушей: настолько было страшно. Джордж пока не знал, станет ли труп «Ланцета» апофеозом всех кошмаров, но все шансы на то у корабля были, потому что источаемый им ужас казался почти осязаемым, забирался под кожу, как инфекция, и превращал нервные окончания в желе. И пока Джордж сидел в лодке, он пришел к выводу, что видения истинного ужаса, в отличие от книжного или кинематографического, очень похожи на галлюцинации, словно ты, проглотив таблетку, переходишь в другой режим восприятия. Реальность как таковая внезапно становится целлофановой, в ней появляется огромная зияющая дыра, и страх переполняет тебя, не давая пошевелиться.
— Ладно, это всего лишь еще один мертвый корабль, — сказал Кушинг. — Давайте посмотрим на то, ради чего пришли.
Вдвоем с Элизабет они взялись за весла и неуверенно направили лодку в сторону судна. Когда они оказались настолько близко, что их крошечное суденышко скрыла тень исполина, Менхаус взял якорь и бросил его на палубу «Ланцета». Тот ударился о что-то, издав оглушительно громкий лязг, словно урна, упавшая на пол склепа. Менхаус притянул лодку еще ближе, и затхлая вонь раскисшего от воды дерева ударила им в лица.
Вблизи легко было разглядеть, что фальшборты «Ланцета» покрыты илом и морскими организмами, существами вроде крошечных губок и рачков, и, конечно же, плотным слоем водорослей, которые, казалось, не просто тянулись вдоль корпуса, а врастали в него.
— Посмотрим, смогу ли я забраться наверх, — сказал Менхаус.
Джордж посмотрел на него с уважением. Парень был напуган не меньше остальных, но это не мешало ему делать все на тот момент необходимое. А это отличительная черта настоящего мужчины. Настоящего человека.
Менхаус подергал якорный трос, проверяя, крепко ли держится якорь, и результат его удовлетворил.
«Удивительно. Корабль выглядит настолько гнилым, — подумал Джордж, — что, грохнись на Менхауса вместе с тросом перила, я бы не удивился».
Встав на край лодки, Менхаус потянулся, ухватился за якорный трос и стал подниматься наверх, как ребенок, карабкающийся по канату в спортзале. Получалось у него довольно неплохо. Он проявил неожиданное проворство, отчего Джордж решил, что Весельчак Олли в старые добрые времена был спортсменом. Его ноги скользили по корпусу, соскребая ракушки и комья плесени. Он вскарабкался по тросу фута на четыре вверх, ухватился за перила и перелез через них.
Через мгновение над перилами выросла его голова.
— Я слишком стар для этого дерьма. — Он огляделся и покачал головой. — Господи Иисусе… вы должны… вы должны это видеть.
Другого варианта у них и не было.
Элизабет поднялась следующей. С ее хорошей формой это было не сложно. Кушингу подъем тоже дался без особых проблем. Джордж боялся сорваться и упасть в заросли водорослей, но этого не случилось. Долгие часы тренировок наконец окупились. Он перемахнул через перила, чужие руки подхватили его и помогли встать.
Палубу из тикового дерева покрывал слой высохшей грязи и ила, из которого зловеще торчали панцири мертвых крабов и скелеты рыб. Выцветшие от морской воды, травленые временем мачты раскачивались и кренились, словно древние дубы. Паруса превратились в лохмотья, покрытые пятнами плесени и огромными дырами. От бизань-мачты до фок-мачты паруса походили на саваны, разорванные на ленты. Большая часть штагов сгнила, кливеров не осталось вовсе. Комья водорослей и грибка висели, запутавшись в остатках снастей, обмотанных вокруг мачт и рей, и украшали стрелу грот-мачты, словно паутина. От форпика до кормы «Ланцет» представлял собой мертвое, разлагающееся существо, которое извлекла из могилы чья-то злая воля. Оно сочилось слизью, опутанное морским грибком и отталкивающими наростами.
