И что же, неужели во всем этом было больше чистоты, нравственности и морали? И неужели расписанные в деталях за все это епитимьи людей от их совершения останавливали, или, скажем так, все они, узнав на исповеди обо всех этих грехах, одномоментно от них сразу и навсегда отворачивались? Кстати, тех же монахов на исповеди надо было вопросить о рукоблудии, а также задать ну просто удивительный вопрос: «Не смотрел ли с похотию на святые иконы?» Комментарии к этому, как говорится, в данном случае излишни! Но можно вспомнить притчу о бревне и соломинке в глазу, очень уместной именно в этом случае.
Интересно, что одежды невесты в Японии были издавна белого цвета, причем даже раньше, чем белый цвет сделался цветом невесты в Европе (например, во Франции XIV века белый цвет считался символом вдовства!). Причем белый цвет в Японии имел сразу два толкования – непорочность и чистота, с одной стороны, и цвет смерти – с другой. Двойственное значение в данном случае объясняется тем, что девушка, выходя замуж, умирает для своей семьи и возрождается в семье мужа. При этом на кимоно невесты очень часто изображали журавлей и сосновые ветви как символ счастья и семейного благополучия в память о Тэё и Мацуэ. При этом саму свадьбу обычно проводили по синтоистскому обряду, так как синтоизм считался религией жизни, а вот хоронили людей по буддийскому, так как считалось, что буддизм – «религия смерти».
Книга в книге. Японская свадьба: что может быть важнее обряда?
В этот момент мужчины и женщины по обе стороны дорожки начали толочь рис в своих ступках, каждое движение – выверенное и отточенное, каждый удар – в строго определенное время, так как паланкин уже приблизился к воротам. На крыльце две женщины из семьи Симадзу зажгли по свече, стоя по правую и левую стороны коридора, ведущего в покои новобрачных.
Наконец четверо мужчин из рода Магоме внесли во двор паланкин, совершенно укрытый от взоров богато украшенными занавесками. Когда его пронесли мимо толокших рис слуг, находившиеся слева от дорожки передали свои ступки на правую сторону, и содержимое двух чанов было смешано в одном сосуде.
У крыльца паланкин опустили на землю. Занавески раздвинули, и Магоме Сикибу шагнула на землю. Она была в белом шелковом кимоно с ромбовидной вышивкой, сшитом из подаренного Тадатуне на свадьбу отреза. Под ним виднелся нижний халат, тоже из белого шелка. Белая шелковая вуаль закрывала лицо, оставляя открытым для взоров только верх прически. Сикибу медленно поднялась по ступенькам между двумя поклонившимися ей женщинами. Когда она миновала их, левую свечу пронесли над правой и, соединив их вместе, потушили. Уилл и Симадзу но-Таканава, все родичи Симадзу и Магоме, собравшиеся на свадьбу, – все склонились в поклоне, когда Сикибу шла к ним по коридору. Сегодня она была самой почетной персоной среди присутствующих, и ей воздавались соответствующие уважение и почести. Она прошла мимо, не поднимая вуали, и две женщины из Симадзу проводили ее в специальную комнату, превращенную на время в комнату невесты. Оправив платье и подкрасившись, она вновь появилась среди гостей и, поднявшись на возвышение, села на вышитой циновке.
…На возвышении уже стояли два прикрытых полотном подноса. Между ними находился лакированный столик с блюдами из птицы и рыбы, а также две бутылочки сакэ, три чашки и два чайника для подогревания вина. Женщины опустились на колени перед новобрачными и передавали им сушеную рыбу и водоросли, которые те должны были съесть. Каждое блюдо сопровождали короткими речами, восхвалявшими красоту, трудолюбие, добродетель Сикибу, а также мужество, доблесть и славу Андзина Миуры, и заверяли присутствующих в том, что этот брак останется почитаемым союзом на многие века – пока стоит Япония.
Стоя так на коленях, обе женщины – одна Симадзу, другая Магоме – взяли по бутылке сакэ и передали их в нижнюю часть комнаты. Служанки забрали и чайники, чтобы подогреть вино. Женщины прикрепили к одной бутылке бумажную бабочку-самку, к другой – такую же бабочку-самца. Затем самку сняли, положили ее на спину и из этой бутылки вылили вино в чайник. Потом самца положили на самку, а вино вылили в тот же чайник, тщательно все перемешав. После этого его перелили во второй чайник и поставили его на пол.
Служанки расставляли маленькие лакированные столики перед каждым гостем, перед Сикибу и Уиллом и перед двумя женщинами, игравшими роль подружек невесты. Наконец Сикибу сняла вуаль с лица. Но и теперь она ни разу не взглянула на Уилла, не поднимая глаз от стоящего перед ней столика. Под слоем белил невозможно было понять выражение ее лица.
Одна из служанок поставила перед Уиллом три чашки – одна в другой. Он отпил два глотка из первой, потом отлил немного вина из полного чайника в пустой. Затем он снова наполнил чашку, на этот раз почти до краев, и отпил половину. Служанка передала чашку Сикибу, и та, допив остаток вина, в свою очередь, отлила из полного чайника в пустой.
Потом подали приправы, и церемония с вином повторилась – на этот раз начала Сикибу, используя вторую чашку. Потом еще раз все сначала – опять Уилл, но из третьей чашки. Покончив с этим, Уилл заметил сигнал Тадатуне и вышел с ним на крыльцо, вытирая пот со лба.
Кристофер Николь. «Рыцарь золотого веера» Самурай, сакэ и женщины – вот так это представлял себе художник Китагава Утамаро (1753–1806).
Существовали в Японии и прекрасные легенды о взаимной и неразделенной любви, не уступающие по накалу своих страстей трагедиям Шекспира. Например, есть легенда, повествующая о дочери рыбака Мацуэ, которая любила сидеть на берегу под старой сосной и смотреть на море. Однажды волны вынесли на берег юношу по имени Тэё. Девушка спасла несчастного и не дала ему умереть. Больше он никогда не покидал Мацуэ. Их любовь с годами становилась все крепче, и каждый вечер при свете луны они приходили к сосне, которая помогла встретиться их сердцам. И даже после смерти их души оставались неразлучны.
А вот другая, очень похожая на эту история, связанная с популярным на Западе (да и в России!) сюжетом любви японки и иностранного матроса. Эту прекрасную историю художник Тории Киенага услышал в Минами – «веселом квартале» в южной части Эдо. И эта коротенькая повесть о первой любви так вдохновила молодого и малоизвестного художника, что он написал картину, назвав ее «В квартале Минами». Сама же история эта звучит так. Однажды португальские моряки оказались в Минами. Среди них был юнга. Его познакомили с самой юной гейшей по имени Усуюки, что означает «Тонкий снежок». Молодые люди полюбили друг друга с первого взгляда. Но они не понимали чужой речи. Поэтому всю ночь влюбленные провели в созерцании, не проронив ни слова.
Наутро они расстались. Однако в комнате Усуюки осталась подзорная труба ее возлюбленного, и наивная девушка подумала, будто бы тем самым юноша хотел сказать, что когда-нибудь обязательно вернется к ней. С тех пор она каждое утро выходила с подругами к реке Сумида, высматривая португальский корабль.
