Итак, мы как могли объединили пленников, переплетя их руками и ногами. Музафар и Саид, способные читать первородные силы – многоликий свет и дрожание, – возложили на них руки, как бы стараясь проникнуть ими внутрь тел. Следом за ними, обняв их за плечи и обнявшись между собой, встали Омар и Хасан, зрящие в построение материалов и глубины жизни. В самом центре оказался я, готовый принять потоки, исходящие от всех, чтобы анализировать их, строя логические последовательности и картины, и определять новые направления поисков. Впереди же и позади меня, завершая магический кристалл, встроились Ибрагим и Ахмед, видящие гармонию и определяющие наилучшие направления потоков сил. Едва мы, крепко сцепившись, заняли этот порядок, свободные части наших тел оплели тонкие побеги Дерева, вокруг задвигались и заиграли радугой цветовые плоскости, не имевшие толщины, а с одной из стен свесилась знакомая нам паутина.
Словно давно и с нетерпением ожидая этого момента, панцирь вспыхнул почти мгновенно и, быстро набирая яркость, вскоре озарил весь зал. Потоки тысячеликого света, раскаленного жара и еще множества каких-то немыслимых флюидов потекли внутри магического кристалла с бешеной быстротой в бесчисленных направлениях, погружая нас друг в друга и перемешивая в общую массу. Передо мной неуловимо промелькнули вавилонские картины погружения в себя, и вот я уже проник в самые глубины жизни, созерцая и осмысливая то, что происходит внутри нее, что движет и управляет самыми ее основами, то, из чего она складывалась изначально. Словно сказочные чудовища бесчисленных обличий, материалы, ощетинившись узами, соединялись, распадались, превращались в другие, выстраивались и перестраивались в самых невероятных построениях и комбинациях, заставляя пребывать в постоянном движении массу, которую они образовывали. И все эти удивительные проявления, несмотря на ужасающую сложность и пестрящее многообразие, были столь четкими, упорядоченными и гармоничными, что, казалось, управлялись какими-то высшими разумными силами. Однако, стоило вглядеться, становилось понятно, что чем и как управляется. И что силы эти находятся не где-то за гранью, а здесь же, среди материалов и в них самих. Они заключаются и проистекают из самого построения жизни, которая имеет в своей основе всеобщую гармонию зарождения и восхождения всего сущего: живого, неживого и того неизвестного, чему еще предстоит появиться. Я уже видел совокупность сил, управляющих всем этим движением материалов, творящих великое волшебство созидания жизни. Именно эти силы в своей глубоко упорядоченной совокупности, отражающей, словно в зеркале, всю мудрость восхождения бытия от истоков в бесконечность, и являлись той самой сущностью, столь вожделенной для проникновения и постижения, а иногда – и отнятия. Однако каких-то особых уз, удерживающих эти силы среди материалов живой плоти, не было. Они удерживались там просто потому, что были присущи этим материалам, плоти и самой жизни, являлись их неотъемлемой частью, основой и проявлениями. Поэтому их изгнание являлось чем-то более сложным, чем разрушение уз, подобных тем, что обеспечивают построение и превращение материалов. Для этого необходимо было нечто, противоречащее жизненной гармонии, грубо ее ломающее, спутывающее и нарушающее пути течения этих сил, рождая тем самым хаос во всем построении жизни и делая эти силы чуждыми их вместилищу. И задачей нашей теперь было это нечто отыскать.
Я, увлекая за собой в глубины панциря всех, с кем сейчас был объединен, начал было погружение в мир материалов, составляющих плоть оживших, чтобы, анализируя их, логическим путем искать решение этой задачи. Как вдруг из пламени лампы под самый свод зала, заполнив собой все его пространство, выросло исполинское изваяние Великого Ктулху. Нависнув над нами, оно вдруг задвигалось и, шагнув со своего постамента нам навстречу, присело на пол, подогнув одну ногу под себя и опершись рукой о ближайшую стену. Движения его были простыми и свободными, будто он пришел к нам в гости. Он больше не был каменным, он был живым! Его огромное тело дышало неистовой жизненной силой и одновременно мудрым спокойствием и размеренностью. В глазах же, необычайно выразительных и проницательных, не было и следа враждебности и кровожадной алчности, как мы того ожидали и представляли. В них читалась отеческая снисходительность и мягкая назидательность, желание указать неопытным юнцам истинный путь.
– Ваши разум и логика мышления заслуживают наивысшей похвалы, – зазвучал в наших головах знакомый громоподобный голос. – Вы превосходно ориентируетесь в поисках путей познания. Впрочем, эта способность присуща вашей расе. Однако не побрезгуйте советом старика Ктулху: воспользуйтесь старой доброй болью. Именно она, как ничто другое, сотворит все необходимые превращения. Поверьте моему опыту, ибо никто не познал этой области в большей мере, чем я. Воспользуйтесь ею лишь на мгновение, и она укажет вам верный путь, нисколько не запятнав вашей моральной чистоты, и сбережет столь драгоценное для вас сейчас время.
Произнеся это, Ктулху сделался прозрачным и растаял в полумраке.
– Он прав! – воскликнул Музафар. – Нужна боль, короткая, но глубокая. Она не успеет убить, но направит силы.
– Уколи его! – подхватил Хасан. – Я укажу – куда. И добавь туда каплю вот этого сока.
Через мое сознание, излившись от Омара и Ибрагима, вихрем пронеслась струя кипящих материалов и, сделав круг и обретя непонятные, но совершенно четкие очертания, хлынула куда-то дальше.
– Построение принято и распознано! – прозвучал голос Дерева. – Сейчас приготовим сок.
Я с трудом осознавал то, что происходило сейчас в этом зале, с нами и внутри нас. Потоки сил, несущиеся сквозь нас и между нами бешеными кругами, превратили нас уже не в инструмент, а в невообразимую машину познания, причем не простого, направленного на постижение мудрости, а служащего достижению определенной практической цели. Машина эта производила все необходимые действия: проникая в материал, добывала исчерпывающие первоначальные знания о нем, осмысливала их, ища пути достижения конечной цели, и, находя их, рисовала в сознании полную его картину, передавая ее для воплощения в реальное построение. Причем наш объединенный разум выполнял все эти действия уже сам по себе, без участия воли, где-то в глубинах сознания, предлагая нашему восприятию уже готовые результаты.
Побег Дерева, словно змея, пополз по телу ожившего и, достигнув головы, выпустил из своего конца необычайно тонкий и острый шип. Он был весьма гибким и подвижным, напоминая конский волос.
– Иди за мной! – скомандовал Хасан, и я вместе с ним опустился в глубину плоти ожившего.
Шип мягко вошел в затылок и сквозь отверстие в черепе проник внутрь и пополз вдоль его стенки, следуя путем, который указывал Хасан, огибая выпуклости мозга. И вдруг я увидел место – маленькую точку, в которую должен был быть нанесен удар. Шип круто изогнулся и, удлинившись, вонзился острием прямо в нее, исторгнув из себя ничтожно крохотную каплю яда. Тело ожившего судорожно дернулось, несмотря на полное беспамятство, шип же неуловимо быстро попятился обратным путем и покинул тело, не причинив ему больше никакого вреда. Боль вспышкой разбежалась по всему телу и почти тут же угасла. Но поднятые ею волны флюидов покатились во всех направлениях, перестав подчиняться незыблемому порядку жизни и попирая созидающую гармонию. Они заставляли дрожащие от ужаса пузыри рождать ядовитые соки, разъедающие узы построения материалов и нарушающие пути течения жизненных сил. Я вдруг всем существом почувствовал, как дрогнула, словно пытаясь вырваться из невыносимого пекла, сущность бедняги ожившего, заключенная в глубинах построений его плоти. Соки же продолжали свое черное дело, превращая правильное и гармоничное течение жизни в полный хаос, ведущий к гибели. Весь этот кошмар благодаря ничтожно малому вмешательству продолжался считаные мгновения и затронул лишь самую малость, крошечные участки, далеко разбросанные по всему телу. Разумеется, такой ущерб не мог причинить ему никакого вреда и уж тем более отпустить сущность. Но для нас этого оказалось вполне достаточно, так как, не успели еще успокоиться флюиды в теле ожившего, вновь раздался голос Дерева:
