– Я должен попытаться. Скорее всего, он не сможет приехать лично, но есть вероятность, что мне удастся раздобыть какие-то важные сведения.
Сува не поднимал головы. Миками болезненно четко сознавал, что тот сейчас чувствует.
Сказанное не вернешь. Что бы Миками ни обещал, Мацуока не приедет. А Миками даже не будет на месте, чтобы взять ответственность на себя. Значит, вся тяжесть ответного удара обрушится на Суву; мало того что он потерял уверенность в себе и уже не считает себя матерым пиарщиком, его ждет суровая реальность. Он окажется один на один с толпой разъяренных журналистов.
– Я должен попытаться, – повторил Миками, словно убеждая самого себя.
– Да, вам нужно туда поехать, – подал голос Сува. – Я как-нибудь постараюсь… продержаться еще какое-то время. Ничего, справлюсь.
Миками взял его за плечо и сжал. Слова были не нужны. Он не хотел ни к чему принуждать Суву.
Тот не ответил.
– Кстати, недавно мне позвонил Футаватари; спрашивал, не может ли он чем-нибудь помочь. Если хотите, я позову его.
Звякнул звонок; лифт остановился. Дверцы разъехались в стороны. Никто не попытался выйти. И Курамаэ, и Микумо смотрели на Суву. Оба словно хотели сказать: «Мы поддержим тебя, что бы ты ни решил».
Дверцы начали закрываться. За секунду до того, как они сдвинулись, Сува нажал кнопку «Открыть».
– В этом нет необходимости. Я никогда не стану директором по связям с прессой, если ведущий специалист по кадрам будет считать меня слабаком.
Глава 72
Снаружи сияло солнце.
По пути к машине Миками остановился, чтобы немного полюбоваться видом. Он впитывал утреннее солнце, делая глубокие вдохи. Потянулся, разминая руки и ноги.
Он не мог забыть, какое выражение появилось на лице у Сувы. И тем не менее… Сува не сдался. Он заставил себя вернуться в бой.
Миками сел в машину и проверил время: 7:22. Полный круг… Внушая себе, что ничего страшного нет, он медленно тронулся с места и немного покружил по парковке, отыскивая взглядом малолитражку Минако. Группа прикрытия должна была собраться в семь. Если Минако приехала, она, скорее всего, уже в здании. Миками прибавил газу и выехал с парковки. Машину Минако он не увидел; скорее всего, жена оставила ее в другом месте. Она наверняка здесь. Она вышла из дома – и тоже видит яркое, ослепительное солнце.
Движение на шоссе было плотным.
Миками решил не торопиться. Все равно к восьми, времени, когда запланирован следующий брифинг, он не успеет. Скорее всего, и следующий, десятичасовой, тоже пропустит. Главное – брифинг в полдень. Полдень – срок для передачи выкупа. Тогда все завертится… Тогда станет понятно, что ему удастся выяснить. Если он постарается, то сможет передавать важную информацию в режиме реального времени. От него зависит их успех или поражение. Выйдя на улицу, Миками вдруг понял, что должен сделать.
В конференц-зале казалось, что решающей может стать каждая секунда. Всю ночь, больше восьми часов, Миками смотрел на журналистов и чувствовал себя спринтером, бегущим стометровку. Однако за это время не произошло ничего существенного. Двадцать девять походов Отиаи в штаб и обратно, пылкая поддержка со стороны Сувы и других, скандалы – всего лишь разогрев. Самое главное впереди. Пресса не станет скалить клыки и путаться под ногами до тех пор, пока дело не начнет раскручиваться по-настоящему. Его обогнала полицейская машина без опознавательных знаков. Серебристый корпус влился в поток; машина ехала не слишком быстро и не слишком медленно.
Миками сунул в рот сигарету, закурил.
«Я приведу вам начальника Первого управления».
Он пообещал невозможное. Но он уже тогда понимал, что обещает невозможное. Он не мог себе позволить стать заложником своих слов. В то же время он понимал, что, если нарушит обещание, данное в присутствии 269 журналистов, они вынуждены будут обратиться в НПА с просьбой о вмешательстве.
Единственный способ не допустить подобного развития событий – дать им информацию, которая обладала бы такой же ценностью, как если бы исходила от самого Мацуоки.
В голове понемногу складывался план.
Уголовный розыск что-то скрывает. Если он может как-то повлиять на бывших коллег, то только с помощью этого. Аракида в оперативном штабе. Мацуока на передовой. Очевидно, у них разные представления о том, что необходимо скрывать. Мацуока назвал ему фамилию Мэсаки, хотя и понимал, что сведения попадут в прессу. Аракида же до сих пор называл отца пропавшей девочки А., а Муцуко и Касуми оставались Б. и В., хотя их имена уже давно были известны журналистам. Мацуока, правда, тоже не назвал Миками имена матери и дочери, но скорее из нежелания все разжевывать. Он понимал, что узнать имена не составит труда. Аракида скрывал вообще все, чтобы можно было скрыть кое-что. Мацуока скрывал лишь то, что необходимо было скрыть. Существенная разница! Значит, Мацуока раскроет любые данные, которые он не считает совершенно секретными. Не такой он человек, чтобы игнорировать договор о неразглашении, и их с Миками разговор в туалете участка Г. показал, что Мацуока сочувствует его положению и понимает его точку зрения. Все будет хорошо, если только Миками не начнет настаивать, что ему необходимо знать все. Очень досадно обходить некоторые важные темы, но это ерунда по сравнению с бурей, которая грянет в конференц-зале. Все, что нужно, он узнает у Мацуоки. Таким образом, он предоставит журналистам сведения, которые будут обладать таким же весом, как если бы сам Мацуока приехал с ним вместе.
Неожиданно Миками вспомнил слова Мацуоки: «О некоторых вещах лучше вообще не говорить». Им овладело непонятное чувство, смесь сомнения и тревоги. Неужели?..
Личность родственников. Только ли это скрывал уголовный розыск? Не может быть. Не может быть, чтобы их тайна оказалась настолько мелкой. Должно быть, они скрывают что-то еще, что-то очень важное, связанное с похищением или вообще со всеми следственными действиями. Из-за чего-то Аракида счел нужным скрывать много сведений, хотя и понимал, что восстанавливает против себя СМИ. Тайна обладала взрывным потенциалом, равным записке Коды.
Пока Миками знал одно: Мацуока, фактически возглавляющий следствие, не назвал ему имена Муцуко и Касуми. Вот и все.
С Касуми все понятно. Все можно объяснить логически. Она несовершеннолетняя; кроме того, подозревают, что она сама инсценировала свое похищение. Мацуока не такой человек, который стал бы делать скидку на возраст, но, в общем, вполне объяснимо, почему он скрывает имя девочки.
Но как же Муцуко?
Он впервые задумался об этом. Почему Мацуока отказался сообщить ему имя матери Касуми? Потому, что она женщина? Потому, что она страдает? Потому, что у нее похитили дочь, или потому, что дочь нарушила ее доверие? Приходили ли ему в голову подобные мысли?
