Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
Стоим молча. То ли у бильярдного стола, то ли у свежей могильной плиты.
В углу деревянный иконостас – щит, от пола до потолка оклеенный обложками книг знаменитого писателя Икс. Еще два-три его портрета на стенах. Еще одна пишущая машинка на маленьком столике в стороне.
Возвращаемся в кабинет. Садимся на прежние места.
Подали напитки. Налили. Выпили за хозяина.
– Я вам подарю на память свои книги. – Он наклонился и, как фокусник, достал, откуда-то из-под стола стопку небольших книжек в мягких обложках.
Подарок недорогой и указывающий на широкую популярность автора. В мягких обложках книги издаются большим тиражом, это указывает на популярность и материальное преуспеяние. Большой тираж – платят много.
Известный писатель Икс достал ручку и на всех книгах расписался. Мы раскланялись и вернулись в прихожую, оделись.
– Скажите, пожалуйста, – спрашивает Фрида Анатольевна, – вы не знаете, где живет господин Сэлинджер?
У нас был проект встретиться с этим писателем, только что прославившимся у нас своей прекрасной книгой «Над пропастью во ржи».
Лицо господина Икс делается прямо-таки злым и саркастическим.
– Не знаю и знать не желаю. – И добавил: – Если бы Сэлинджер поселился поблизости, я бы сразу переехал в другое место.
…Уф, скорее на воздух! Прощаемся и уходим.
Во дворе волшебно. В глаза ударил огромный куст, осыпанный ярко-красными ягодами, нежная голубизна неба, холмистые зеленые дали. Мы молча сели в машину и молча двинулись в обратный путь. Достигнув вершины очередного холма, Катаев вдруг резко сказал, почти крикнул:
– Стоп!
Машина вцепилась зубами в землю и застыла. Валентин Петрович распахнул дверцу, порывисто выбрался из машины, держа в руках три дарованных томика, и, подойдя к краю вершины, с размаху швырнул книги в воздух. Они рассыпались веером, описали дугу и исчезли где-то внизу. Катаев снова сел в машину, и мы по-прежнему молча тронулись дальше. Я понимал чувства Катаева, но не до конца.
– Зачем это вы, Валентин Петрович?
– А что он мне, как институтке, сверху свою поганую фамилию написал!
Ага, вот в чем дело! Дарить книгу, да еще такому писателю, как Валентин Петрович Катаев, и небрежно расписаться, даже без указания имени, кому ты эту книжку подписываешь, конечно же, неприлично. Если учесть, что Катаев, как мне кажется, художник не меньшего, а может быть, даже большего масштаба, чем известный писатель Икс, то уж и совсем конфуз.
Я свои книги не выбросил, а подарил в Москве другу, знающему английский язык. Это были славные книги, они могли доставить моему другу удовольствие или хотя бы практику в языке.
Поднимаемся на третий этаж. Снова идем вдоль коридора. Как и во всякой больнице, то тут, то там в кажущемся беспорядке лежит медицинский инвентарь. Двери налево и направо. Заглядываю на ходу в те, которые приоткрыты. Небольшие комнатки – видимо, каждая на одного больного.
Коридор кончается, и мы упираемся в дверь, как раз в ту, которая нам требуется. Тихо, почтительно входим. Комната точно такая же, как другие. Высокая хирургическая кровать, и на ней под белой простыней дряхлый, иссохший мужчина. Волосы белые, легкие, пушистые, негустые. Кожа на лице и руках рыбья – тонкая и прозрачная. Глаза глубоко запавшие и от этого кажутся черными. Нос орлиный, неестественно заостренный от худобы. Библейский старец, праотец.
Располагаемся вокруг кровати. Катаев и Фрида Анатольевна – по правую его руку, я – по левую, в ногах – Таня. Невдалеке маленький столик, за которым молоденькая женщина, как я потом узнал, стенографистка. У изголовья дежурная сестра.
Прямо перед Фростом, перед его глазами, в двух-трех метрах от постели ширма, и на ней висит небольшого формата картина: деревенский домик, амбар, плетень, темно-зеленые кусты, дерево, сине-серое небо в разодранных клочьях облаков. Мало что выражающий пейзаж, во всяком случае для чужого глаза, не «Тайная вечеря», не «Ночной дозор».
Начинается беседа. Первые слова самые стереотипные: как здоровье, как поживаете?
Люди только что приходили в себя от минувшего Карибского кризиса, и, естественно, после известных общих слов разговор перешел на тему, будет ли война. Фрост предполагал, что, возможно, будет. Говорил об этом сурово, трезво, но дважды повторил:
– Только не надо обрывать плоды в садах и отравлять воду в колодцах.
На это его замечание Катаев улыбнулся:
– Если бы все были такие добрые, как вы…
И вдруг с Фростом произошла перемена. Его глаза сверкнули зеленым огнем и швырнули молнию. Я поймал ее и спрятал на память. Голос его сделался жестким, лицо властным.
– Я совсем не добрый, – сказал он.
Я даже не понял этого его ответа, да и всей вспышки. Видимо, ему хотелось сказать, что он тоже боец, и он сразу доказал это своим истинно воинственным видом. А может быть, переводчица перевела ему что-нибудь не совсем точно.
Роберт Фрост
Принесли шампанское. Сестра нажала какой-то рычажок в кровати. Верхняя ее часть зашевелилась и перевела Фроста из лежачего положения в сидячее. Нам дали бокалы. Руки Фроста сильно дрожали. Разлили напиток, и Фрост произнес маленький тост:
– За товарищей советских и американских! За дружбу двух народов. – И он выпил. Не весь бокал, но выпил.
Я видел в нем все: и совершенно ясный ум, и огонь эмоций, и полет духа. Но тело его почти отсутствовало. Обыкновенно говорят: душа оставила тело. В данном случае было наоборот: тело оставляло душу. Дух был весь целиком, но тело, черт его побери, трещало по всем швам и таяло на глазах. Да, да, я очень остро еще раз ощутил эти две ипостаси человека – тело и дух.
Впервые мне это пришло, как поразившее меня откровение, вот когда. В 1940 году я, окончив театральную школу, остался работать в том же Театре Революции в качестве актера вспомогательного состава. Вечером 3 июня мы играли спектакль «Ромео и Джульетта». Время близилось к отпуску, и настроение у всех было радостное. После конца спектакля, когда я еще не успел переодеться и разгримироваться, меня вызвал к себе заведующий труппой Плотников. Провинностей за мной не было. Иду легко.
– Садитесь, – предлагает Николай Сергеевич.
О, что-то серьезное. Молодым людям, актерам вспомогательного состава, начальство не часто предлагает сесть.
– Скажите, у вас мама старенькая?
Я тут же понимаю: мама умерла. Так сразу и вскрикнул: «Мама умерла!» Хотя у меня никогда и мысли не было о маминой смерти, и здорова она была, и только что накануне я получил из дома письмо, полное заботы обо мне и всяческих надежд на мое будущее.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
