Хиллари чувствовал, что слова проникают под сердце, наполняют тело, мозг, вливаются в мысли и, разрастаясь, вытесняют все лишнее; исчезает мышечное чувство; он был словно в невесомости — единое шарообразное переплетение мыслей, голое «я» без телесной оболочки, расширяющееся в пространстве и охватывающее весь мир.
— …ты сможешь решить любую проблему, твоя работоспособность станет феноменальной… по итогам года ты получишь Гессенскую премию…
При упоминании высшей научной награды Хиллари вздрогнул, весь покрылся мурашками и вышел из транса.
— …и это так же верно, как и то, что на второй сверху полке стоит тридцать семь книг.
Вошла Чайка с подносом, и разговор прервался. После первого глотка кофе Энрик полуприкрыл глаза и улыбнулся:
— Значит, переходим на «ты»? Я готов ответить на вопросы.
— Скорее предположение, — отозвался Хиллари, постепенно обретая возможность связно мыслить и говорить, — ты очень быстро считаешь. Успеваешь в единицу времени обработать больше информации.
— Да, — подтвердил Энрик, — я тренировал память на мгновенный счет, но это не все. Люди, обладающие фантастической памятью, выступают в шоу, но связи с иной реальностью достичь не могут. Быстрый счет — это половина успеха, в любом смысле: надо не слушать, а слышать, не смотреть, а видеть. Непроизвольные жесты, несказанные, замершие у губ слова, скрытые чувства, которые проступают тенями на лице, — и глаза. Глаза — зеркало души, в них можно прочитать все, особенно если учиться этому специально. Надо успеть запечатлеть краткий миг, пока не растворилось видение. Схватить, проанализировать, понять себя и сказать в нужной форме — и все это, пока не успел раствориться сахар. Умение быстро считать — залог победы, Хил. Тот, кто считает быстрее всех, — может управлять миром! — Энрик снял с шеи жемчужную нить и, пропустив ее между пальцев, бросил на стол. Жемчуг отразился в полировке двойным отражением, играя красками. — Попробуй сосчитать, сколько белых, желтых, красных и черных жемчужин в этой связке.
Энрик встал и сделал шаг к двери; Хиллари поднялся автоматически вслед за ним, недоумевая, — и тут раздался сигнал. Включив связь и выслушав сообщение о готовности стенда, Хиллари с опозданием сообразил, что Энрик поднялся из кресла за несколько секунд ДО звонка. Как ему это удается?! А что, если в самом деле киборг? Хиллари с усилием подавил нарастающее зудящее желание крикнуть серых, оттащить Энрика в изолятор, раздеть и обследовать на наличие скрытых портов… А может, ткнуть его в бок иголкой? Тем не менее Хиллари опять помедлил покинуть кабинет, чтобы со всей возможной быстротой набрать на компе два задания: одно Домкрату — случайно встретиться по дороге, просканировать Пророка и окончательно разобраться, кто есть кто, а второе — Кавалеру…
Вскоре Хиллари нагнал Энрика, и в исследовательский отдел они вошли вместе; Энрик — по одноразовому пропуску, без контроля папиллографа.
Вторым оператором, разумеется, был Гаст. Он сутки напролет умолял Хиллари взять его, исповедовался и каялся, плакал и канючил, по-любому шефа мучил, даже в гостиничный номер к нему приходил и ныл под дверью, пока Хиллари не сдался. Еще бы, узнать, что завтра в проекте будет сам Пророк Энрик, и не увидеть его вживе — всю жизнь себе не простишь.
Обычно, когда неподготовленный человек впервые одевал шлем и видел сферический виртуальный мир, он помимо воли цепенел, но с Энриком такого не случилось. Гаст, как и следовало ожидать, онемел от восторга, и объяснять, что к чему, пришлось самому Хиллари. Стенд был налажен, мозг открыт. Взор застилало голубое сияние с пробегавшими изредка красными сполохами и их гаснущими густо-фиолетовыми следами. Хиллари перекинулся с Гастом парой стандартных рабочих фраз, что сразу привело зама в себя. Управление было в их руках, Энрик летел пассажиром.
— ВНИМАНИЕ! СТАРТ!
Мир поплыл, стремительно надвигаясь в лицо; кажется, что кресло сорвалось с опор и понеслось вперед — так быстро разворачивалась галерея объемных картин — и, поднявшись до высшей точки, рванулось вниз, в бездну, отсчитывая перекрытия и этажи. На миг захолонуло сердце. Ничего… у Энрика вестибулярный аппарат сильный — должен выдержать. Надо же и нам продемонстрировать, на что мы способны. Оттаявший Гаст набрал крупным красным шрифтом:
— ВХОД В АД БЕЗУМИЯ ОТКРЫТ.
Гул в ушах. Звуки низкие, растянутые… Дрянь! Убил бы!.. Дрянь! Мерно пульсирующее сердце отдается в голове, перекрывая грязную ругань. Маска боли, стыда и отчаяния. Пусти меня! Умелый удар кулаком, голова тут же безвольно откидывается на сторону, разлетаются волосы. Яркие лаковые капли крови одна за одной падают вниз… застывают в полете, меняют форму, превращаются в шарики, они разбиваются, расплескивая брызги. И вновь драка — молчаливая, жестокая. Кто-то темный, многорукий сцепился множеством туловищ в темноте. Вы люди, а не звери! А пошел ты!.. Бег по черным проходам, без света, без выхода, без надежды. Коридор неосвещенного дома?.. Нет! Катакомбы подвалов?.. Нет! Стены ближе, уже, идти приходится на коленях, передвигаться ползком… Канализация! Руки утопают в дерьме, лицо утыкается во что-то мягкое… Включается свет. Это полусгнивший труп, распухший, черно-синий, в зеленоватых разводах. Лицо и кисть руки объедены крысами, белеют зубы и кости… Пол проваливается, и снова полет, вместе с ревом падающей воды. Удар, переворот несколько раз, потеря ориентации. В толще воды загораются синие огни — и превращаются в глаза Энрика; он выходит из тьмы, обнаженный по пояс, с незрячим взглядом и говорит: «Пойдем, я покажу тебе смерть» — и танец в ночи, босиком на горящих углях, тело подхватывает ритм, мотив несет тебя, и пошло-поехало — бросок, переворот, кувырок, откат, сальто, еще одно и еще… и бег по коридору, и нагоняющие огни машин, а в подъезде серая мумия обнимает девчонку…
Выход. Усмешка тлеет в глазах Хиллари. Энрик осторожно, как бы боясь расплескать, снимает шлем. Лицо отсутствующее, взгляд скользит мимо. Перчаток ему не давали — незачем.
— Я все делаю правильно? — спокойный, безупречно модулированный голос. Волна испуга обдает Хиллари.
— Это не Фанк.
— Да, — отвечает Хиллари, — это Фосфор. Извини, что не предупредил.
— Я знал, что будут сюрпризы, — голос принадлежит словно другому человеку; Энрик уходит в себя, отключается, его лицо бледнеет, он снова ложится на спину, — и они еще не закончились…
«Вегетативная реакция», — про себя отмечает Хиллари, тем временем печатая на экране для Гаста: «Не торопись, не пугайся». Надо дать время Энрику прийти в себя. Откуда было знать, что он настолько чувствителен?..
Энрик как спал: дыхание мерное, глаза прикрыты. Хиллари сидел боком на своем кресле и в упор смотрел, как лицо гостя наливается свежестью. Похоже, он о чем-то размышляет… о чем? Человек — не киборг, в мозг ему не влезешь.
В голове вращается калейдоскоп видений — коридоры, страх, пытка темнотой, насилие… Тьма и теснота, соединившись, порождают чудовищ — нет, это пресс потолка и стен выжимает худшее из больного мозга, и беззвучные стоны, немые крики, вопли нечеловеческой злобы воплощаются во тьме в монстров, но надежда зовет синим огнем к выходу из смрадных подземелий…
