– Я люблю тебя, – прошептал я неслышным голосом Сибилна ухо. Я повторил эти слова, и мое сопротивление было сломлено, я нежно прижалее к себе и потрогал неистовыми пальцами ее шелковую белую кожу и звенящие,тонкие, блестящие волосы. Не отпуская ее, я прошептал: – Не дрожи, я люблютебя, я люблю тебя.
Левой рукой я вцепился в Бенджика.
– А ты, разбойник, ты все мне расскажешь со временем. А покачто дай я тебя обниму. Дайте мне обнять вас обоих.
Меня трясло. Это меня трясло, а не их. Они снова окружилименя со всей своей нежностью, стараясь меня согреть.
Наконец, похлопав каждого из них по плечу, поцеловав напрощание, я отступил и в изнеможении упал в большое старое бархатное кресло.
У меня болела голова, я чувствовал, как подступают слезы, ноя проглотил рыдание – ради них. У меня не оставалось выбора.
Сибил вернулась к роялю и, ударив по клавишам, опятьприступила к сонате. На этот раз она пропела ноты красивым низким сопрано, аБенджи снова принялся танцевать, кружась, прохаживаясь, топая босой ногой втакт темпу игры Сибил.
Я наклонился и сжал голову руками. Мне хотелось, чтобы моиволосы опустились как можно ниже и скрыли меня от всеобщих глаз, но, несмотряна густоту, это были всего лишь волосы.
Я почувствовал на своем плече чью-то руку и напрягся, но немог произнести ни слова, иначе я заново начал бы во весь голос кричать иругаться. Я молчал.
– Я не жду, что ты меня поймешь, – тихим голосом сказалон.
Я выпрямился. Он сидел рядом со мной, на подлокотникекресла. Он смотрел на меня сверху вниз.
Я сделал приятное лицо, выдавил даже лучезарную улыбку изаговорил таким безмятежным и бархатным голосом, что никто не заподозрил бы,будто мы обсуждаем что-то помимо любви.
– Как ты мог? Зачем ты это сделал? Неужели ты настолько меняненавидишь? Не лги мне. Не говори мне глупости, сам знаешь, я в них никогда,никогда не поверю. Не обманывай меня, ради Пандоры, ради них. Я всегда будузаботиться о них, я всегда буду их любить. Но не лги. Ведь ты же сделал это измести! Мастер, ты сделал это из ненависти?
– О чем ты? – спросил он прежним голосом, выражавшимбезмерную любовь, и можно было подумать, что его искреннее, умоляющее лицоговорит со мной голосом самой любви. – Если я когда-нибудь делал что-то излюбви, я сделал это сейчас. Я сделал это из-за всех несправедливостей, выпавшихна твою долю, из-за пережитого тобой одиночества, из-за кошмаров, которые миробрушил на тебя, когда ты был слишком молод и неопытен, чтобы им противостоять,а потом слишком подавлен, чтобы сопротивляться от всего сердца. Я сделал эторади тебя.
– Нет, ты лжешь, ты лжешь в своей душе, – сказаля, – если не на словах. Ты сделал это из злобы и сейчас дал мне это понятьсо всей ясностью. Ты сделал это из злобы, потому что из меня получился не такойвампир, каким ты хотел меня видеть. Я не стал здравомыслящим бунтарем,способным противостоять Сантино и его банде чудовищ, и именно я через стольковеков еще раз разочаровал тебя, ужасно разочаровал – ведь я ушел на солнце,увидев Плат. Вот почему ты так поступил. Ты сделал это из мести, ты сделал этоиз разочарования, а венец ужаса в том, что ты сам ничего не понимаешь. Ты немог снести, что у меня чуть не разорвалось сердце, когда я увидел на Плате еголицо. Ты не мог пережить, что ребенок, которого ты вырвал из венецианскогоборделя, которого ты вскормил своей кровью, которого ты учил по своим книгам,воззвал к нему, увидев его лицо на Плате.
– Нет, это настолько далеко от истины, что ты разрываешь мнедушу. – Он покачал головой. Несмотря на белизну и отсутствие слез, еголицо было совершенным воплощением печали, как картины, написанные егособственными руками. – Я сделал это, потому что они любят тебя, как никтоеще тебя не любил, потому что они свободны, а в глубине их благородных сердецкроется великое коварство, не дающее им отшатнуться от тебя такого, какой тыесть. Я сделал это, потому что они выкованы в той же печи, что и я, обаобладают острым умом и силой, способностью выжить. Я сделал это, потому что еене поработило безумие, а его не сломили бедность и невежество. Я сделал это, потомучто они были твоими избранниками, идеально подходили тебе, а я понимал, что самты этого не сделаешь и они в конце концов возненавидят тебя, как ты ненавиделменя за отказ, и ты скорее потеряешь их из-за отчуждения, скорее позволишь имумереть, чем уступишь.
Теперь они твои. Ничто вас не разлучит. И они до краевнаполнены моей кровью, древней, могущественной, чтобы стать твоими достойнымиспутниками, а не бледной тенью твоей души, как Луи.
Вас не разделит барьер создателя и порожденного им вампира,и ты сможешь узнавать тайны их сердец, как они смогут узнавать твои тайны.
Мне хотелось в это поверить.
Мне так сильно хотелось в это поверить, что я поднялся иушел от него, ласково улыбнувшись моему Бенджамину и украдкой поцеловав Сибил,проходя мимо; я удалился в сад и встал в одиночестве между парой массивныхдубов.
Их мощные корни поднимались из земли, образуя холмики изтвердого, покрытого волдырями дерева. Я устроился в этом каменистом месте иположил голову на ствол ближнего из двух деревьев.
Его ветви опустились и укрыли меня, как вуаль, сделав то,чего не смогли сделать волосы. Стоя в тени, я чувствовал себя защищенным,чувствовал, что нахожусь в безопасности. Сердце мое успокоилось, но оно былоразбито, и мой рассудок пошатнулся, и мне достаточно было заглянуть в открытуюдверь, в блистательный яркий свет, на моих двух белых вампирских ангелочков,чтобы опять заплакать.
Мариус долго стоял в далеком дверном проеме. Он на меня несмотрел. Я взглянул на Пандору и увидел, что она свернулась в другом большомбархатном кресле, словно старалась защититься от какой-то ужасной муки –возможно, всего лишь от нашей ссоры.
Наконец Мариус отважился подойти ко мне – думаю, на это емупотребовалось немалое усилие воли. У него на лице внезапно появилось несколькосердитое и даже гордое выражение. Мне было наплевать.
Он встал передо мной, но ничего не говорил и, казалось,собрался стойко выслушать все, что скажу я.
– Почему ты не дал им прожить свои жизни? – спросиля. – Не кто-нибудь, а ты – что бы ты ни чувствовал по отношению ко мне смоим недомыслием! Почему ты не дал им пользоваться тем, что подарила имприрода? Зачем ты вмешался?
Он не ответил, но я и не дал ему такой возможности. Смягчивсвой тон, чтобы не беспокоить их, я продолжил.
