его шёпот о том, что Рэю плевать на Хьяра, и тот даже не задумывается, где вообще младшенький в данный момент.
Видел Рэй и саму Кори, и она ничего не говорила. Она просто смотрела. Тем самым взглядом, полным боли и разбитых надежд, которым одарила его, когда Рэй неуклюже и глупо пытался настроить её против себя. Как он об этом жалел! Если бы не те злые, жестокие, и, главное, совершенно бесполезные слова, у них были бы часы и дни счастья. Но он сам всё испортил, и укором ему были голубые глаза его Кори, которая могла просто-напросто погибнуть, если он не справится.
Призрак-фантазия Коринны едва не заставил Рэя отвлечься, и упустить нить. Но он справился, и ухватился за её конец, начал понимать, где его жена, и куда он должен отправиться. А потом пришла боль. И всё, что Рэйнер когда-либо испытывал до этого мгновения, показалось ему песчинкой в сравнении со всей Великой Пустыней.
Это был целый океан боли, толща воды-песка, в которой он тонул, и не мог найти никакой точки опоры, чтобы ухватиться. Но Рэй помнил, в чём состоит испытание. Помнил он и о том, что если Кори погибнет — сотни тысяч крохотных болезненных иголочек, что сейчас впиваются в его тело покажутся раем. Поэтому герцог просто отмахнулся и от боли, и от того, что его, по сути, пыталось убить собственное сознание.
Он вспомнил тот миг, когда Кори его простила — по-настоящему. И когда он осознал, что жена всё ещё любит его, несмотря на всё, что он умудрился натворить за их недолгий брак. Он вспомнил, как наполнились слезами счастья глаза Коринны, когда та поняла, что он всё это время искал ей маму.
И своё чувство бесконечного счастья. Даже не от того, что она его простила и готова быть с ним. Нет. Это — радовало, но было вторичным. Счастье — от того, что он смог найти то, что сделает счастливой её. Пусть потом это счастье обернулось новым потрясением. Пусть отец Кори оказался законченным подонком.
Но до этого дня у Кори не было никого действительно родного — а появилась Лейе. И хоть самому Рэю она не нравилась, он видел эти слёзы счастья в глазах супруги, и готов был ради этого поселить у них дома хоть Белинду Алгайскую, не то, что Лейе. Или десяток великих эльфийских волшебниц.
Кого угодно, лишь бы вытравить из ставших родными голубых глаз эту бесконечную тоску. Это чувство собственной ненужности. И у него получилось.
Это воспоминание и стало для Рэйнера путеводной нитью, укрепив связь достаточно, чтобы боль ушла. А сам он внезапно оказался не в собственном доме, а в совершенно незнакомом месте, в котором царил неестественный холод. Он так и не сказал Нику, что обманул его, и они на самом деле поженились с Коринной…
Глава 37.1
Я снова слышала дикий шёпот, который рассказывал мне, как славно было бы свернуть отцу шею собственными руками за то, что он сделал со мной и с Лейе. И как замечательно горели бы его пятки на костре, особенно если не дать ему слишком быстро задохнуться. Но сейчас я понимала: это навязанные мысли, чуждые. Это шепчет портал, отражая мои чувства в своём кривом зеркале.
Но кричала я не поэтому. Просто стоило шагнуть в портал — и я осознала, что он ведёт куда угодно, только не домой. От него самого веяло неправильностью — этого я ожидала. Но моя рука сама разомкнулась, выпуская руку Рэйнера, как бы я ни старалась цепляться за его ладонь. И путь словно искривился, стал неправильным.
Я вряд ли смогла бы объяснить, как я это поняла — тут нужен был кто-то с опытом дайнеке Алькарро. Но я даже не удивилась, когда услышала знакомый ненавистный голос. Раньше даже, чем поняла хотя бы приблизительно, где нахожусь:
— И мы снова встретились, дорогая Коринна, — насмешка сквозила в тоне, который казался каким-то более глубоким, плавным и тягучим — но всё же узнаваемым. Меня передёрнуло от сильнейшего отвращения, но я быстро осознала, что стою на месте и двигаться не могу. — Я терпеливо ждал этого дня, и вот вы — здесь. Девушка, которая одна умудрилась перемешать все карты. Впрочем, мне всё равно выпали козыри.
А потом глаза начали привыкать к странной красноватой темноте, и, хотя я по-прежнему не могла разобраться, где мы, демоны его забери, находимся, но зато рассмотрела другое. Сам Стефан выглядел совершенно иначе. Это был он, вне всяких сомнений. Его движения, его интонации, даже голос — его, просто чуть более мелодичный и даже демонический. Одновременно опасный и искушающий. Как будто Стефан сам стал одним из тех, кого призывал, или слился с ними.
Но вместо блеклого младшего принца с его спутанной бородой и бледно-голубыми водянистыми глазами я видела красавца из сказки. То ли о бедной дворянке, которую нашёл принц по туфельке, оброненной на балу, то ли о той, что проспала сотню лет, попав под чары разозлённой эльфийки, но была разбужена поцелуем истинной любви.
Сейчас у Стефана были каштановые кудрявые волосы, собранные в высокий хвост, но пару прядей он кокетливо выпустил, явно наслаждаясь новой внешностью. Глаза стали глубокого карего цвета, лицо заострилось, появились чётко очерченные скулы, и какое-то изящество в движениях. Словно все черты лица истончил на портрете льстивый художник, превращая одутловатого урода в писаного красавца. И бороды у него теперь, конечно, не было — казалось, на лице и вовсе ничего больше не растёт.
Я ничего не говорила. Таким, как младший принц, нужно было, чтобы им внимали, их боялись, трепетали. Он был в чём-то похож на Белинду, даром, что та была его тёткой. Впрочем, он умудрился извлечь желанное внимание к своей персоне даже с того, что я на него смотрела и осознавала изменения.
— Нравится мой новый облик? — он усмехался, и выглядел весьма довольным. — Старым пришлось пожертвовать, когда я убрался из ловушки дорогого братца. Он многое предусмотрел, только не знал, насколько я теперь могущественен. Я ждал. Ждал долго и терпеливо. И знаешь, что, Коринна?
Я молчала, но этому безумному павлину и не нужны были мои ответы. Даже бояться не получалось, хотя Стефан причинил очень много вреда, и мог убить меня в любой момент. Презирать и бояться одновременно практически невозможно, эти чувства исключают друг друга. А младшее Высочество я именно презирала, и ничего не могла с этим поделать.
Жгло другое. Рэй.
