будет разглядеть.
За спиной Главного Визионера тихо, но грузно закрылась дверь, ведущая в Зал синхронной тяжёлой атлетики.
Ну, вот, и начался калейдоскоп тайн! Три Д очень надеялся на то, что они его не разочаруют: сегодня предстояло узнать подряд целых три тайны, — возможно, и больше, — ведь они, подобно снегу, прилипают друг к другу. Ком начал формироваться со вчерашних аудиенций, — сначала ныне действующий Правитель Тартарии выразил свою озабоченность тем, что слишком уж всё вокруг прекрасно, — так себе тайна! но всё же, — наверняка ведь, он излил душу, поведал свои мысли и чувства, которые скрывал даже от самого себя, — потом волхв, совершенно обезумевший от власти, денег и безнаказанности, под воздействием наркотиков или спиртного, так и не пришедший в себя за много лет от феерической победы над Доримедонтом, одуревший от мысли, что его вера стала главенствующей не только в Тартарии, но и по всему миру, и он сам — почти Бог — не придумавший ничего лучше, чем обвинить того, кто ему всё это дал… в чем? в бедах? в каких? их нет! и поджигателя спичек нашёл, и виновника в том, что никаких Богов, скорее всего, не существует, да и не существовало никогда. Боги — это выдумка, как и всё остальное. не выдумка — только моё собственное я, которое воплощает свои фантазии благодаря той беспредельной силе, которой обладает по определению. по какому определения? по самому прямому и безальтернативному…
В сопровождении Хранителей Главный Визионер прибыл в комнату наблюдения за Доримедонтом, — всю дорогу от лифта до Паноптикума он молчал, хотя его так и подмывало спросить у них, собираются ли они поведать ему свою очередную страшную тайну или полагают, что он всё ещё не готов её услышать?
Сидеть в кресле и смотреть в увеличитель сегодня не хотелось, — Главный Визионер подошёл вплотную к стеклу, чего раньше никогда не делал, — абсолютно прозрачное и не бликующее, — о его существовании можно было догадаться только по воздуху, который, наталкиваясь на него и тёк, словно вода. Доримедонт, чем бы там не занимался, тут же, едва заметив посетителей, всё бросил и подошёл к стеклу. Они впервые стояли напротив друг друга так близко! Саккос на Доримедонте сидел как-то необычно неряшливо, митра валялась на полу, мокрая лысина блестела, губы нервно двигались, словно говорили что-то беззвучное. Не беззвучное! Он что-то говорил с той стороны стекла, — возможно, даже кричал, но звука не было, звук сюда не поступал. Главный Визионер повернулся к Хранителям, которые спокойно стояли за его спиной, выстроившись по росту, и спросил:
— В чём дело? Вы что, звук отключили?
— Несмотря на все наши усилия, данный экземпляр ведёт себя сегодня агрессивно, неадекватно и непредсказуемо. Наверное, на него так подействовало осознание близости завершения его версии, захотелось напоследок как-то себя проявить… Непрерывно ругается матом, не слушается, поэтому мы решили выключить звук, чтобы не смущать вас…
— Напрасно…. Немедленно включите!
Почти сразу же звук появился: комнату наполнил сплошной мат-перемат, да такой остервенелый, что Три Д захотелось заткнуть уши, — от такого отборного тартарского мата он отвык, — табуированная лексика умерла, давно и повсеместно, вышла из употребления, люди стали культурнее и добрее, необходимость в словах, имеющих ярко выраженный негативный характер, отпала во всех сферах жизнедеятельности человека. И тут вдруг такое! Словно канализацию прорвало в неожиданном месте, — её зловонное содержимое хлещет бешеным потоком, заливает всё вокруг, и неизвестно, как его заткнуть. Хранители стояли, всем своим видом говоря: Просили дать звук, мы дали, получите, распишитесь. Три Д терпел, резонно полагая, что такой мощный поток ненормативной лексики должен рано или поздно иссякнут — это как с плотиной, которую прорвало, — сперва идёт такой напор, который не остановить, но постепенно он ослабевает, в конце концов стихает, — остаётся лишь мокрое место, и ему предстоит полностью высохнуть. Он не ошибся: громкость и резкость ругани постепенно снизилась, между словами стали появляться паузы, которые становились всё длиннее — в конечном итоге наступила тишина. Доримедонт стоял напротив Три Д с красным и потным лицом, веки дрожали, — видимо, глаза щипало от попадающего в них пота, но он терпел, почему-то не желая их вытирать и всеми силами сдерживая моргание.
— Выговорился? — спросил Три Д. — Это хорошо! Полезно иногда выговориться, чтобы в себе не держать. Тут звук был выключен, чтобы сберечь мои уши. Я велел его включить, так что теперь по достоинству могу оценить ваше знание ненормативной тартарской лексики, почти вымершей на данный момент. В её дальнейшем употреблении нет никакой необходимости, потому что она не несёт практически никакой смысловой нагрузки. Поэтому прошу выражаться по-человечески, как и положено истинному христианину и патриарху всея Тартарии… И оденьте свою регалию, которая почему-то валяется на полу…
Доримедонт покосился на митру, но поднимать её не стал.
— Пусть валяется. Я её потом растопчу. Весело будет. — голос патриарха вне табуированной лексики был привычным, бархатистым и уверенным, словно он вещал с амвона, а ему внимали толпы прихожан. — Я давно не патриарх, да и не был им никогда, в общем-то…
— Напрасно вы так! Сана с вас никто не снимал. Вы и сейчас — действующий патриарх всея Тартарии. Если вожака волчьей стаи поймать и посадить в клетку, он не перестанет быть волком и вожаком стаи…
— Правильно глаголешь, чёрт! Но тогда где моя стая? Почему не освободит меня из клетки?
— Резонный вопрос. Ответ на него прост: стая давно не стая, а процветающее общество, да и волки не волки, а люди…
— Ты демагог! Спорить с тобой бесполезно. Лучше говори, зачем приперся?
Странно всё-таки было Три Д наблюдать лицо Доримедонта в такой близи! Складывалось впечатление, что обе головы, его собственная и патриарха, находятся под одним колпаком, а толстого стекла между ними нет, — даже дыхание Доримедонта чувствовалось, оно не было противным, пахло свежевыделенным виноградным соком.
— Затем и приперся, что вы сами меня вчера позвали. Сказали, что сегодня тайну своего молчания откроете…
— А… Мог бы и не приходить, и так всё ясно… Время только тратишь моё и своё…
— Мне ничего не ясно.
— Тупой, что ли? Коли так, слушай… Боялся я сглазить, вот и молчал…
— Сглазить? Что сглазить?
— Появление перспективы стать тобой…
чего? что за чёрт! что он такое несёт?! со вчерашнего вечера все, кроме Жели, несут какую-то околесицу, словно специально её придумывают, чтобы меня удивить. думают, наверное, — вот, живёт Главный Визионер и ничему не удивляется, прошёл все ступени роста, какие только доступны человеку, осталась последняя — стать Богом, а давай-ка, я попробую что-нибудь
