пунш разливали из гигантских мисок и весь нижний этаж кружился в бредовой карусели голосов и лиц.
– Эй, Дибби, поздравляю!
– Молодец, Том, в «Шапке»-то тебя как поддержали!
– Керри, скажи-ка…
– Эй, Керри, ты, я слышал, прошел в «Тигр» с прочими гиревиками?
– Уж конечно, не в «Коттедж», там пусть наши дамские угодники отсиживаются.
– Овертон, говорят, в обморок упал, когда его приняли в «Плющ». Даже записываться не пошел в первый день. Вскочил на велосипед и погнал узнавать, не произошло ли ошибки.
– А ты-то, старый повеса, как попал в «Шапку»?
– Поздравляю!
– И тебя также. Голосов ты, я слышал, набрал ого!
Когда закрылся бар, они, сбившись кучками, с песнями разбрелись по засыпанным снегом улицам и садам, теша себя заблуждением, что эпоха напряжения и снобизма наконец-то осталась позади и в ближайшие два года они могут делать все, что пожелают.
Много лет спустя Эмори вспоминал эту вторую университетскую весну как самое счастливое время своей жизни. Душа его была в полной гармонии с окружающим; в эти апрельские дни у него не было иных желаний, кроме как дышать, и мечтать, и наслаждаться общением со старыми и новыми друзьями.
Однажды утром к нему ворвался Алек Коннедж, и он, открыв глаза, сразу увидел в окно сверкающее на солнце здание Кембл-холла.
– Ты, Первородный Грех, проснись и пошевеливайся. Через полчаса чтоб был у кафе Ренвика. Имеется автомобиль. – Он снял со стола крышку и со всем, что на ней стояло, осторожно пристроил на кровати.
– А откуда автомобиль? – недоверчиво спросил Эмори.
– Во временном владении. А вздумаешь придираться, так не видать тебе его как своих ушей.
– Я, пожалуй, еще посплю, – сказал Эмори и, снова откинувшись на подушку, потянулся за сигаретой.
– Что?!
– А чем плохо? У меня в одиннадцать тридцать лекция.
– Филин ты несчастный! Конечно, если тебе не хочется съездить к морю…
Одним прыжком Эмори выскочил из постели, и вся мелочь с крышки стола разлетелась по полу. Море… Сколько лет он его не видел, с тех самых пор, как они с матерью кочевали по всей стране…
– А кто едет? – спросил он, натягивая брюки.
– Дик Хамберд, и Керри Холидэй, и Джесси Ферренби, и… в общем, человек шесть, кажется. Давай поживее!
Через десять минут Эмори уже уписывал у Ренвика корнфлекс с молоком, а в половине десятого веселая компания покатила прочь из города, держа путь к песчаным пляжам Дил-Бич.
– Понимаешь, – объяснил Керри, – автомобиль прибыл из тех краев. Точнее говоря, неизвестные лица угнали его из Эсбери-Парк и бросили в Принстоне, а сами отбыли на Запад. И наш Хитрый Хамберд получил в городском управлении разрешение доставить его обратно владельцам.
Ферренби, сидевший впереди, вдруг обернулся:
– Деньги у кого-нибудь есть?
Единодушное и громкое «Нет!» было ему ответом.
– Это уже интересно.
– Деньги? Что такое деньги? На худой конец продадим машину.
– Или получим с хозяина вознаграждение за спасенное имущество.
– А что мы будем есть? – спросил Эмори.
– Ну, знаешь ли, – с укором возразил Керри, – ты что же, думаешь, у Керри не хватит смекалки на каких-то три дня? Бывало, люди годами ничего не ели. Ты почитай журнал «Бойскаут».
– Три дня, – задумчиво произнес Эмори. – А у меня лекции…
– Один из трех дней – воскресенье.
– Все равно, мне можно пропустить еще только шесть лекций, а впереди целых полтора месяца.
– Выкинуть его за борт!
– Пешком идти домой? Нет, лень.
– Эмори, а тебе не кажется, что ты «высовываешься»?
– Научись относиться к себе критически, Эмори.
Эмори смирился, умолк и стал созерцать окрестности. Почему-то вспомнился Суинберн:
Окончен срок пустоты и печали,
Окончено время снега и сна,
Дни, что влюбленных зло разлучали,
Свет, что слабеет, и тьма, что сильна;
С мыслью о времени – скорби забыты,
Почки набухли, морозы убиты,
И, году листвой возвестив о начале,
Цветок за цветком, возникает весна.
Густым тростником замедлен поток…
– Что с тобой, Эмори? Эмори размышляет о поэзии, о цветочках и птичках. По глазам видно.
– Нет, – соврал Эмори. – Я думаю о «Принстонской газете». Мне сегодня вечером нужно было зайти в редакцию, но, наверно, откуда-нибудь можно будет позвонить.
– О-о, – почтительно протянул Керри, – уж эти мне важные шишки…
Эмори залился краской, и ему показалось, что Ферренби, не прошедший по тому же конкурсу, слегка поморщился. Керри, конечно, просто валяет дурака, но он прав – не стоило упоминать про «Принстонскую газету».
День был безоблачный, они ехали быстро, и когда в лицо потянуло соленым ветерком, Эмори сразу представил себе океан, и длинные, ровные песчаные отмели, и красные крыши над синей водой. И вот уже они промчались через городок, и все это вспыхнуло у него перед глазами, всколыхнув целую бурю давно дремавших чувств.
– Ой, смотрите! – воскликнул он.
– Что?
– Стойте, я хочу выйти, я же этого восемь лет не видел. Милые, хорошие, остановитесь!
– Удивительный ребенок, – заметил Алек.
– Да, он у нас со странностями.
Однако автомобиль послушно остановили у обочины, и Эмори бегом бросился к прибрежной дорожке.
Его поразило, что море синее, что оно огромное, что оно ревет не умолкая, – словом, все самое банальное, чем может поразить океан, но если б ему в ту минуту сказали, что все это банально, он только ахнул бы от изумления.
– Пора закусить, – распорядился Керри, подходя к нему вместе с остальными. – Пошли, Эмори, брось считать ворон и спустись на землю… Начнем с самого лучшего отеля, – продолжал он, – а потом дальше – по нисходящей.
Они прошествовали по набережной до внушительного вида гостиницы, вошли в ресторан и расположились за столиком.
– Восемь коктейлей «Бронкс», – заказал Алек. – Сандвич покрупнее и картофель «жюльен». Закуску на одного. Остальное на всех.
Эмори почти не ел, он выбрал стул, с которого мог смотреть на море и словно чувствовать его колыхание. Поев, они еще посидели, покурили.
– Сколько там с нас?
Кто-то заглянул в счет.
– Восемь тридцать пять.
– Грабеж средь бела дня. Мы им дадим два доллара и доллар на чай. Ну-ка, Керри, займись сбором мелочи.
Подошел официант, Керри вручил ему доллар, два доллара небрежно бросил на счет и отвернулся. Они не спеша двинулись к выходу, но через минуту встревоженный виночерпий догнал их.
– Вы ошиблись, сэр.
Керри взял у него счет и внимательно прочитал.
– Все правильно, – сказал он, важно покачав головой, и, аккуратно разорвав счет на четыре куска, протянул их официанту, а тот, ничего не поняв, только бессмысленно смотрел им вслед, пока они выходили на улицу.
– А он не поднимет тревогу?
– Нет, –
