до того времени, когда два народа, которых он яростно ненавидел и преследовал, нидерландцы и евреи, подали друг другу руки для уничтожения его творений. Ибо Голландия извлекла громадную пользу от переселившихся туда португальских евреев; прежде она была самым бедным государством; цветущая торговля и роскошь были только па юге, в собственной Фландрии; депутаты северных провинций собирались на важные собрания, руководимые Вильгельмом Оранским, захватив с собой лишь черного хлеба с сыром. Ожесточенные опустошительные войны еще более разорили страну, и потому капиталы, привезенные маранами в Амстердам, пришлись весьма кстати и были очень полезны всей стране. Голландцы только потому и могли положить начало своему величию, что вырвали торговлю с Индией из рук португальцев, соединенных с Испанией узами неприличного брака. Несомненно, что только маранские капиталы сделали возможным основание огромных заморских обществ и снаряжение торговых экспедиций (Maatschappy van derre), в которых приняли деятельное участие и португальские евреи. Связи, которые имели последние со своими тайными единоверцами в индийских владениях Португалии, тоже способствовали успеху голландцев.
Смерть Филиппа II (сен. 1598 г.) должна была бы послужить ужасающим примером для всех своевольных и бессовестных деспотов. Нарывы и паразиты покрыли его тело, возбудив к нему всеобщее отвращение; даже его слуги не могли без содрогания приблизиться к нему. Передают, будто какой-то священник предсказал ему эту ужасную смерть, которая постигнет его за кровавую расправу с маранами. По и огромная империя, оставленная им своему слабому сыну, Филиппу III, была полна нарывов и паразитов; она доживала свои последние дни и потеряла всякое значение в совете европейских народов. Бразды правления ослабели, и потому маранам было еще легче спастись от преследований инквизиции. У них была теперь цель, к которой они могли стремиться. Необыкновенный случай, имевший место в Лиссабоне, побудил и самых равнодушных маранов снова вернуться к иудаизму. Францисканский монах, Фрай Диого де-ла Асумсао, чистокровный христианин, благодаря чтению Библии, убедился в истинности иудаизма и несостоятельности христианства (чтение Библии опасно), и открыто стал высказывать это убеждение своим братьям по ордену. К чему было изобретать инквизицию, если такие преступления остаются безнаказанными? Диого был заключен в тюрьму, но выпытать у него было нечего. Он открыто признавался в своем преступлении, в своей любви к еврейству: самое большее, что трибунал мог сделать, это попытаться заставить пытками выдать виновников, ибо Диого утверждал, что многие из его товарищей по ордену разделяют его убеждения. Ученым теологам было поручено переубедить отступника францисканца и тем отвратить опозорение христианства и ордена. Напрасно, Диого остался верным своему убеждению в истинности иудаизма. Протомившись около двух лет в тюрьме инквизиции, он был, наконец, живьем сожжен на торжественном аутодафе в Лиссабоне в присутствии вице-короля (август 1603 г.; вместе с ним были сожжены еще некоторые другие лица, в том числе и маранка Тамара Барокас, которая, вероятию, имела сношения с ним.
Тот факт, что урожденный христианин и монах претерпел столько мучений и умер за иудаизм, произвел могучее впечатление на португальских маранов и неотразимо привлекал их к исповеданию их предков. С тех пор инквизиция перестала ужасать их; они более открыто проявляли свои симпатии к иудаизму, не заботясь о том, что эта смелость может им стоить жизни. Молодой поэт, Давид Иесурун, которого муза посещала уже в годы его детства и которого знакомые называли «маленьким поэтом», воспел в пламенном сонете на португальском языке мученическую смерть Диого де ла Асумсао:
«Ты был золотом, погребенным в подвале темницы,
И, как золото очищается огнем,
Ты хотел быть им просветлен.
Ты был фениксом, не поддающимся смерти,
А возрождающимся к новой жизни.
Ты сгорел во пламени,
Как жертва всесожжения,
Богу в огне принесенная,
Но из пепла снова восстал.
В небесах ты смеешься над твоими мучителями,
И зовешься более не Фрай Диого,
А золотым фениксом, ангелом, жертвой».
Этот пламенный молодой поэт счастливо избегнул мести инквизиции и поспешил в Амстердам. При виде этого города, который показался ему вторым Иерусалимом, он написал прекрасное стихотворение на испанском языке. Он написал несколько стихов по поводу своего обрезания. Другой маранский юноша-поэт стал приверженцем иудаизма под непосредственным влиянием трагической смерти францисканца Диого. Павел де Пина, обладавший поэтической душой, отличался религиозной экзальтированностью и намеревался сделаться монахом. Один из его родственников, Диого Гомец Лобато, в душе преданный иудаизму, очень был опечален этим и старался всячески отговорить его от этого шага. Когда же Павел де Пина отправился в Италию, Лобато дал ему письмо к знаменитому в то время еврейскому врачу, Илии Монталто, прежде бывшему мараном и называвшемуся Феликсом Монталто. Письмо гласило: «наш двоюродный брат (Павел де Пина) идет в Рим, чтобы сделаться там монахом. Ваша милость окажет мне великую услугу, если помешает этому». если бы это письмо попало в руки члена римской инквизиции, то оно стоило-бы жизни автору и адресату. Илья Монталто, младший брат знаменитого врача, Аматуса Лузитануса, тоже покинул свою родину, Португалию, чтобы свободно исповедовать иудаизм. Он поселился в Ливорно, новой гавани, которая была обязана своим расцветом стараниям тосканских герцогов и разрушению гавани Пизы. Монталто слыл столь же искусным врачом, как и его брат, и герцог пользовался его услугами. Он был прекрасно осведомлен в теологической литературе и вполне отдавал себе отчет в своем убеждении о ложности христианских догм. Во время его пребывания в Венеции, один аристократ познакомил его с каким-то францисканским монахом, который хотел диспутировать с ним и доказать ему истинность христианства. Так как диспут несколько растянулся, а Монталто не успел еще опровергнуть обычные в то время церковные аргументы, то монах просил Илью послать ему в Испанию, куда тот должен был поспешно отправиться, письменное опровержение христианских догм. С этой целью Монталто написал небольшое сочинение, в котором он, исходя из несостоятельности догмата о первородном грехе и вытекающего из него догмата искупления, освещает ложное толкование 53-й главы пророка Иешаи служащей настоящим кладом для христианской догматики. Монталто было не трудно убедить молодого ДеПину, принесшего ему письмо, в неразумности его намерения. Де-Пина оставил мысль о поездке в Рим, отправился в Бразилию и затем снова возвратился в Лиссабон, все еще скрываясь христианином. По мученическая смерть Диого де ла Асумсао, по-видимому, окончательно возбудила его против христианства. С этой печальной вестью он поспешил в Амстердам (1604), с восторгом перешел там в иудейство и принял еврейское имя, Рогел (Реуел) Иесурун. Заботившийся о нем его родственник,
