Однако оплошки Филарет мало опасался. Ведь прошло много лет, а Марья Хлопова пребывает в здравии. За что же очернили её, создали ей дурную славу «порченой девки»?
Нет, не ради отмщения затеял он это дело, не для того, чтобы воздавать злом за зло. Как представитель высшей власти, он должен разобраться в этом деле и наказать виновных. Это его долг, ибо, как сказано у святого апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; и нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению...»
Филарет ещё долго молился Богу, пока на душу его не сошла благодать. В состоянии душевной тишины и благоденствия он снова подумал о Марфе. Как-то она воспримет его решение? Племянников она любит не меньше сына родного. Когда он сделал её игуменьей, она как будто даже не обрадовалась этому — столь омрачена была её душа многими заботами. Кажется, впервые за свою жизнь Филарет так проникновенно понял её одиночество, почувствовал, какие страсти бушевали в ней.
Увы, натуры сильные и властолюбивые самонадеянные. К тому же Марфа меньше, чем он, бывала на людях и свой клан часто заслонял ей отчий. Она не научена приноравливаться к людям. Повинен ли он в этом? Такими жёнами, как Марфа, трудно верховодить. Она всегда бывала настороже и уступала ему лишь в мелочах, в больших же делах норовила главенствовать сама. Всю себя она отдавала борьбе за здоровье детей, на них были сосредоточены все её страстные чувства. И что оставалось супругу? Он, кажется, довольствовался бы малым, если бы только нрав у Марфы был помягче.
И сейчас, вспоминая прожитую жизнь, Филарет думал о том, что встретит с её стороны злое сопротивление. Она, видимо, станет корить его бездушием, скажет, что «судный совет» по делу Марьи Хлоповой будет судить не по правде.
Филарет перешёл в кабинет, где предстояла встреча с Марфой. Внутреннее устройство кабинета, именуемого Комнатой, напоминало деревянную избу. Но в углу был богатый иконостас, полавочники бархатные, на полу — дорогой ковёр. В малой стене Комнаты небольшое оконце, из которого видно, что делается на площади.
Заслышав в сенях знакомые тяжёлые шаги, Филарет перекрестился и поднялся с кресла. Дверь отворилась. Сопровождавшие игуменью две старицы помогли ей снять горностаевую шубу и удалились. Марфа поклонилась патриарху большим поклоном, но он запросто приобнял её за плечи и провёл к большому креслу.
Он не видел Марфу больше месяца и был поражён переменой, происшедшей с ней. Лицо осунулось, посуровело, под глазами отеки.
— Зачем звал? — отрывисто спросила она.
— Хлоповы челом бьют. Просят милостивого суда.
— Волю дали, вот и затевают смуту. В Нижний, вишь ли, перевели. Да на этом они не остановятся. И пристало ли тебе, патриарху, поднимать старое дело!
— На то было согласное решение совета бояр и духовных особ. Ныне никто не держит сторону Салтыковых.
— Иль воля государя ничего не значит?
— Отчего же? Родственный совет созван волей государя.
— «Родственный совет», — скривилась Марфа. — Или брат твой Иван Романов не послушает тебя? Или князь Иван Черкасский станет тебе перечить? Иль Фёдор Шереметев не будет искать совета у тебя?
Недовольная молчанием Филарета Марфа поднялась.
— Подай мне, однако, посох. Вижу, хочешь по-своему поставить. Думаешь, я не знаю, почему злую немилость против племянников моих затаил? Знаю: Михаил и Борис были послушны воле своего отца. — Она быстро и пытливо глянула на Филарета. — Умирись, Филарет. Михаила Глебовича Салтыкова уже нет в живых. Царство ему небесное.
Она перекрестилась и строго посмотрела на Филарета, видя, что он не крестится.
— Али ты не одной веры с ними?
— Видно, что так.
— В Литву, куда отъехал Михайла, чай, тоже православные живут. Накануне он, бедный, плакал, прося Сигизмунда сохранить православную веру.
— Бог ведает, что было у него на душе. Я вот думаю: мог ли православный человек кинуться с ножом на своего пастыря?
— Пастыря? — вскинулась Марфа. — Или не по воле Гермогена лилась православная кровь?
— Не гневи Бога, Марфа. Твой Михайла Салтыков требовал от Гермогена подписать изменнические грамоты польскому королю и принуждал его скрепить своей подписью ложную грамоту князю Пожарскому, чтобы он ушёл от Москвы со своим ополчением. Михайла Салтыков хотел пролития христианской крови и, когда увидел, что не вышло по его воле и хотению, кинулся с ножом на Гермогена. Чем это закончилось, ты знаешь.
Марфа опустила голову. Она знала, что Гермоген проклял Михаила Глебовича, и это сыграло роковую роль в его кончине. По слову Гермогена приключилась скорая смерть и Мстиславскому, и детям его. В душе Марфа боялась проклятий и для своих племянников. Она часто твердила слова из Библии: «От беззаконных исходит беззаконие». Она шла к Филарету, надеясь на мирный исход беседы. Как смягчить его?
— Прости, Филарет, коль что не так сказала. Умягчи свою душу. Когда будут чинить суд над Борисом да над Михайлой, ты уж посмотри, чтобы не переусердствовали. И сам прости их, коли что не так.
Филарет проводил её до двери, с тревогой думая о том, что с нею не оберёшься хлопот. Он знал, что Марфа не удовлетворится этой беседой и поднимет на ноги многих бояр, которые в Смутное время держали сторону польского короля. Она постарается прикрыть своих племянников.
ГЛАВА 68 ПИР НАКАНУНЕ БУРИМог ли Филарет когда-либо помыслить, что беседа с князем Воротынским оставит в его душе такое отрадное чувство! Романовы и Воротынские никогда не водили дружбу. Воротынские издавна были вместе с Шуйскими, а те косо смотрели на Романовых. Тут была давняя родовая неприязнь, где нет ни правых, ни виноватых. То, что князь Иван сам пришёл к нему, было для Филарета добрым знаком: представитель древнего княжеского рода благословлял его государственные начинания.
Лишний раз убедился Филарет и в своей правоте, когда задумал оттеснить от кормил власти братьев Салтыковых. Он поднимет дело Хлоповой не только ради праведного его решения. Все должны убедиться, что худые люди не могут иметь силы в государстве, что зло наказуемо.
Однако Филарет понимал, что ему надобно отвести от себя подозрения в недобрых чувствах к племянникам Марфы, и о чём станут говорить и Марфа со своей роднёй, и все его недруги. Лучше всего это сделать открыто, прилюдно. И где, как не на пиру, по русскому обычаю, показать свою приязнь и любовь к ближнему! Да и сам Филарет, подобно представителям многих родов, поднявшихся при Иване Грозном, любил пиры, удовольствия и роскошь. Конечно, времена были ныне не те. Царская казна обеднела. Но и сейчас пиры были не редкость.
Зная, как Марфа и её родичи питали слабость к пышности и торжественности, Филарет с сыном-царём решили поставить пиршественные столы в Золотой государевой палате. Накануне Филарет позвал особо Марфу и братьев Салтыковых на литургию. Он видел, как они шли, о чём-то тихонько переговариваясь, и на лицах Бориса и Михаила можно было прочитать тщеславие. Вид их не понравился Филарету. Когда же они подошли к нему с поклоном, он приветливо встретил их. Но вот благовещенский поп начал службу. Марфа в окружении родичей оказалась поблизости от него. Он слышал, как она прошептала:
