— Если говорить о поддержке, то многие отправились бы на помощь, желает того Регнор или нет.
Теор знал о том, что неминуемо последует за этой встречей, и о той роли, которую они должны сыграть в возникающей модели судьбы. Он никогда не сомневался в остром чутье Авенн: Охота всегда находила себе лидеров, обладающих вкусом к самым драматическим поворотам и даже зигзагам Пути. А вот насчет Найва такой уверенности у него не было. Разгадать старого друга, не склонного к поспешным и необдуманным действиям, было гораздо труднее.
— Сколько мечей Вэна может вывести на поле боя?
Найв взглянул на Авенн, молча признавая, что Первая Охоты может знать нечто, чего не знает он. У Охоты были глаза и уши в любом, даже самом глухом, углу любой Крови.
Авенн ответила:
— Не больше, чем еще тысячу. И это последние, поскольку Хаккан тоже нельзя оставить совсем беззащитным.
Теор посетовал:
— Немного. Но что бы ни случилось, мы должны по крайней мере приложить усилия, чтобы сохранить Кровь Горин-Гир. Их необходимо поддержать, если вера существует ради того, чтобы усиливаться, а не слабеть от всего этого. Они есть путеводная звезда, на которую смотрят другие, особенно сейчас, когда они добиваются невозможного.
— Да, — согласился Найв. — Все будет зависеть от простого народа. Вложить достаточно огня в души народа, и даже Верховный Тан не сможет пренебречь этим. Авенн, что скажет Охота?
— Мы можем расшевелить деревни. Очень многие уже пересекли Каменную Долину. Везде такой пыл и рвение, каких не наблюдалось многие годы: празднества, костры и рассказы о воинской доблести. Мои люди могли бы затевать вольные разговоры о славе в любом месте скопления народа, вплоть до фермерских дворов. Разгорится такой пожар, с которым никаким танам не справиться.
— Даже со всеми мечами, которые Горин-Гир может собрать, и с армией, набранной из народа в придачу, Кейнин не сможет выстоять против Хейгов, — заметил Найв. Он методически растирал скрюченные пальцы. — Он будет уничтожен. Чего, кажется, Регнор и хочет.
— Там, где идет битва, все не один раз может измениться, — высказалась Авенн.
Ни Теор, ни Найв не ответили сразу. Найв продолжал массировать пальцы, как будто даже не слышал ее слов. Теор задумчиво смотрел на Первую Охоты. Ей, как всегда, не терпелось начать действовать. Может, это было и к лучшему. Они все знали, что это было сутью и главной проблемой решения, которое должно быть принято.
— Это устранило бы все ограничения, — тихо заметил Найв.
— Возможно, это то, что требуется, — ответил Теор. Тон у него был спокойный, ненавязчивый. Он ни в коем случае не принуждал старого друга. В такие времена, как нынешние, общее согласие и единодушие были очень важны. — Если Регнор ок Гир заключил какое-то соглашение с Верховным Таном, если он скорее позволил бы разбить Кровь Горин-Гир, чем рискнул вступить в открытую борьбу с Хейгом; если он предпочитает играть в мирскую власть и горячо заботиться о прочности своего трона, вместо того, чтобы распространять владычество истинной веры на все народы… Если все это так, то, возможно, время для сдержанности прошло. Народ закаляется в войне, как меч в печи. Это восстановит характер людей. И если начнется битва, то Регнор ничего не сможет сделать, чтобы погасить пожар, который мы разожжем. Тысячи, десятки тысяч последуют за нами.
— Это правда. Это правда, — тихо сказал Найв и надолго замолчал.
Теор решил, что лучше оставить Первого Боевого в размышлениях, и повернулся к Авенн.
— Напомни-ка мне о разговоре, который состоялся у нас три года назад. Кажется, это было перед свадьбой Наследника Крови Гейвен-Гир. Ты что-то упоминала о женщине, которая была у тебя в Колкире. Ты ее назвала Мечом, подвешенным над самым сердцем нашего врага.
Авенн улыбнулась, и Теор опять подумал, что ее улыбка напоминает волчий оскал.
— Я хорошо помню этот разговор. Удивительно, что и ты тоже, Хранитель Мудрости.
— О, я обнаружил, что чем старше становлюсь, тем больше вещей помню. Это неправильно, но что есть, то есть. Если такова наша судьба и нам предстоит отбросить всю сдержанность, то мне интересно, не настало ли время позволить этому Мечу упасть?
— С удовольствием, если на то будет общее согласие, — ответила Авенн, искоса взглянув на Найва. — Всего одна смерть, от которой наш народ исполнился бы веры. Как только та голова скатится, маловероятно, что кто-нибудь сможет предотвратить пожар: ни мы, ни Регнор, ни Гривен ок Хейг.
— Мы не выбираем судьбу, но выбираем, как мы ее встретим, — сказал Теор. — Если так уж записано, что мы должны суметь это сделать, то мы сделаем, какие бы опасности или препятствия ни встретились на нашем пути. Я ничего не делаю без общего согласия, но я говорю, что время пришло.
Найв, бросил руки на колени, словно измятые тряпочки:
— Боевой вступит в борьбу.
Теор подумал, что первое, значит, сделано. К добру ли, к худу ли, но мы положили себя на весы судьбы; мы оказываемся Лицом к лицу перед беспокойным будущим:
— Значит, мы согласны. Пусть будет, как писано.
— Как писано.
— Как писано.
Они уходили так же, как пришли: один за другим, поодиночке. Первой на белый свет вышла Авенн. Теор и Найв не разговаривали, дожидаясь, пока Первая Охоты исчезнет из виду. Но когда Найв уже хотел последовать за Авенн, Теор положил ему руку на плечо.
* * *
Этим вечером Теор ушел в свои палаты рано. Он отослал слуг и сам переоделся в ночные одежды. Потом открыл резную коробку, стоявшую возле кровати, и достал провидческий стебель. Растение уже многие годы чернило губы Мудрого, сначала легонько пощипывая и предвосхищая то, что должно было прийти. Он лег, сунул стебель в рот и осторожно пожевал зубами, не разжевывая, а только слегка надкусывая. Начал выделяться темный сок, и знакомое, приятное онемение стало распространяться по языку и губам. Медленно-медленно оно ползло по глотке в череп и, наконец, стало пробираться в рассудок. Потом появились видения. Иногда в хаотически разворачивающихся перед внутренним взором событиях и судьбах можно было уловить ценный смысл.
Никому, кроме Мудрого Инкаллима, не разрешалось пользоваться волшебным стеблем, потому что при недостатке жизненной школы, самодисциплины или чувства ответственности перед верой слишком легко можно было бы увлечься предлагаемыми им видениями. Дело в том, что в этих мимолетных и неопределенных видениях заключалось не будущее, а только прошлое и настоящее. Когда Теор грезил под действием волшебного стебля, он видел все тысячи дорожек и троп, которых следовало придерживаться, чтобы вызвать к жизни настоящее: он видел бесчисленные повести, во всем их множестве, законченные и незавершенные, которые Последний Бог вычитывал из своей Книги Жизней. Но он не видел того, что же еще случится с теми, кто путешествует по этому великому, запуганному Темному Пути.
Ожидая, пока волшебный стебель окажет свое действие, Первый Мудрого Инкалла наблюдал за пламенем свечи, стоявшей возле кровати. Его охватила смутная тревога. Похоже, прошедшие месяцы и недели принесли войну, какой не было уже более века. Само по себе это его не волновало. Все равно Кайл наступит только тогда, когда все человечество будет обращено в веру Темного Пути; а такое единство могло быть достигнуто только с помощью войн и завоеваний. Поскольку сам Кайл был неизбежен, то, следовательно, неизбежна была и победа, независимо оттого, чем кончится нынешняя борьба.
