черно-белую версию ухмылки Лэнгдона – ту самую, с которой он смотрел на меня на пикнике.
– Хочешь, я убью тебя в облике Бастарда? – Ухмыльнувшись, он содрогнулся, и его лицо вновь пошло рябью. На мгновение мне показалось, что это Бастиан смотрит на меня. – Нет? Похоже, ты не в восторге от этой идеи. – Он покачал головой и снова стал псевдо-Кавендишем. – У меня большой выбор, – сказал он, перебирая пальцами кулон-звезду, а затем опустив его на обнаженную грудь.
Я прикоснулась к жемчужному ожерелью на своей шее.
– Контакт с кожей. – Он не просто прятал ожерелье под рубашкой: оно придавало ему сил, соприкасаясь с его телом.
Псевдо-Кавендиш кивнул.
– Контакт с кожей. Ты многое узнала, Кэтрин. Как ни странно, но я горжусь тобой. Посмотри, как сильно ты выросла по сравнению с той женщиной, которая в нашу первую встречу стояла передо мной со слезами на щеках, еще такая невежественная в придворных делах. И вот теперь ты здесь… – Он изящно сделал шаг вперед.
Как же я раньше этого не замечала? Эта хищная грация не могла принадлежать человеку.
Или, быть может, он всегда скрывал ее, а сейчас в этом больше нет необходимости.
– …разгадываешь тайны. Угрожаешь мне этим пистолетиком. Жаль, что ты упустила один момент: подменыши – это эльфы, а эльфов можно убить только…
– Железом, аконитом или оружием, сделанным эльфами. – Развернув к нему боковую часть пистолета, я показала механизм, слишком искусный, чтобы быть сделанным человеком.
Он замер. В его широких глазах читалось искреннее удивление.
Но вместо победы я почувствовала лишь пронзительную боль. Она согнула меня пополам, выжав из моих глаз слезы. Я еле сдержала стон – не хочу, чтобы он наслаждался моими страданиями.
– Сделанным эльфами, придурок, – пробурчала я. – А теперь проваливай.
– Хм. – Кожу вокруг его глаз прорезали морщинки, но он не отступил. – Кошка показала свои коготки. Восхитительно. А-то я стоял здесь и думал, какая ты пришла беспомощная и неподготовленная. Но… – Сначала приподнялись его брови, а затем то же самое сделали и уголки его губ. – Но этот запах. – Он глухо засмеялся, и этот смех снова и снова эхом отдавался в моих ушах, вызывая головокружение. – Ах, ты глупая девчонка. Ты приняла яд. Это что, муки совести из-за убийства прекрасного Бастарда из Тенебриса?
– Я поняла, что ты не Кавендиш. – От каждого сказанного слова у меня пот струился по спине. Комната медленно кружилась, в такт моему пульсу. – Я поняла, что это приведет к войне.
– И чтобы он не принял яд, ты не придумала ничего лучше, чем самой наброситься на бокал и все за него выпить? Как романтично. И как трагично. – Он подошел еще на шаг ближе, и мне пришлось отступить к столу и опереться на него, чему я была очень благодарна.
– И все же, – продолжал он, – я и не ожидал ничего другого от женщины, которая в первый день предстала передо мной. Которая была в таком отчаянии, что даже отвечала на мои прикосновения. – Его странные глаза с белыми зрачками скользили по мне, задерживаясь на волосах и глубоком вырезе мантии.
Тем не менее он держался на расстоянии вытянутой руки, чему я была очень рада. Руки онемели, и я уже совсем не чувствовала пистолет. Если бы он ударил по нему, то наверняка выбил бы его.
– Неудивительно, что он так легко позволил тебе принять вместо него яд. – Он усмехнулся, в складке возле его носа читалось презрение. – Убивать себя ради существа, которому на тебя наплевать и которое никогда не сможет тебя полюбить. Какая жалость.
– Это неправда. – Бастиан рассказывал мне о войне, развязанной во имя любви. Стиснув зубы, я подняла голову. – Эльфы умеют любить.
Положив руку на грудь, он рассмеялся.
– О, я и не говорю, что эльфы не умеют. Я имею в виду Бастарда. Ты же знаешь, что он убил своего отца и даже не жалеет об этом? – он щелкнул языком, покачав головой. – Такой монстр, как он? Нет, он не может любить. Не может заботиться. Не о своем отце и уж точно не о тебе, какими бы восхитительными ни были твои волосы, пышные формы, прекрасное лицо. Ах, дорогая, – он наклонил голову, – похоже, сейчас оно выглядит бледным.
Он ошибался, и, возможно, в своей обиде, я тоже раньше ошибалась. Я видела переживания на лице Бастиана – сожаление о смерти отца, пусть он и сделал это намеренно. Он заботился обо мне в своих покоях, боялся за меня. Я видела в нем это.
Но псевдо-Кавендиш был прав насчет моей бледности. Я умирала. От этого никуда не деться.
Но сначала мне нужно кое-что сделать.
– Что ж, любуйся. – Я прицелилась ему в грудь. В голову было бы лучше, но с такой дрожью в руках я не доверяла себе. – Потому что это последнее, что ты видишь.
В моем пальце оставалась одна чувствительная жилка. Она согнулась, когда я приказала ей нажать на курок.
Но в этот же миг что-то сжало мое нутро.
Раскаленная добела боль наполнила меня. Она ослепила меня, завладев моим телом. Комната наполнилась треском выстрела и криком.
Раскрыв глаза, я обнаружила, что стою, вцепившись в стол и тяжело дыша. Это был мой крик.
Псевдо-Кавендиш все еще стоял передо мной. На его груди не было ни крови, ни ран. Он просто смотрел на свою руку, с которой тонкой струйкой стекала пепельно-серая кровь.
Я промахнулась.
– Мелкая сучка, – он перевел взгляд и направился на меня. – Это действительно больно.
– Перезарядись, – прошептала я, словно это могло заставить мое тело повиноваться. – Перезарядись.
Если я это сделаю, у меня появится шанс прикончить его быстрее, чем яд прикончит меня.
Когда папа подарил нам с Эвис пистолеты, он заставлял нас перезаряжать их, пока это не займет несколько секунд. Я смогла бы это сделать, разбуди меня посреди ночи.
Пальцы свело судорогой, и порох и пули рассыпались по столу. Комната перекосилась. Я схватила пороховницу, втягивая воздух сквозь сжатые зубы и пытаясь побороть боль, закручивающуюся в животе. Битва проиграна, я знала это, но мне не нужна победа. Мне нужно время.
На краю поля зрения возникли черные пятна. Словно гниль, они распространялись все ближе к центу.
Я высыпала порох из дула в камеру – на стол попало столько же, сколько и в пистолет.
Почти готово. Сейчас.
Я вытряхнула свинцовый шарик из гильзы, но руки сами повисли, словно были сделаны из того же материала.
Пистолет выскользнул из моих бесчувственных пальцев. Его стук о стол был похож на тикание напольных часов, провожающих каждую
