— Сказал однажды пастор, когда я бил еврея: «Да разве ты не знаешь, что это грех большой?» Боюсь, что мало моряков на этом белом свете, Кого сочтет Святейший Петр блаженными душой! Я пастору ответил — да я и не приметил, Чтоб люд морской на небо захотел. Пусть те, кто ходит сушею, все проповеди слушают, А нам на корабле хватает дел!
Внезапно она замолчала, вернувшись мыслями к недавней ужасной сцене с участием Артура — и начала цитировать его слова, порожденные в его сердце горечью и обидой.
— Ты несчастная женщина, ты знаешь, кто ты?.. Как тебе не стыдно!.. Разве вы не вышли замуж вчера?.. Совершенно верно, Артур — о да, совершенно верно!.. Что бы ты ни говорил обо мне, Артур, я все это заслужила… Артур, я так тебя люблю… Не будь ко мне строг — я так люблю тебя, дорогой!.. Убей меня, если хочешь, дорогой мой, но не говори со мной так… Я сойду с ума… Я сойду с ума! — и она разрыдалась.
— Бедняжка, она всю ночь только и делала, что говорила без умолку. Это просто разбивает мне сердце, святая правда! — Пиготт выглядела так, словно сама собиралась заплакать.
К этому времени Анжела уже перестала плакать и угрюмо уткнулась лицом в подушку.
— Совершенно ничего нельзя сделать, — с сожалением сказал доктор. — Мы можем только положиться на ее прекрасные физические кондиции и молодость. Она пережила целый ряд ужасных душевных потрясений, и очень сомнительно, что когда-нибудь она сможет преодолеть их. Жаль думать, что такое великолепное создание может окончательно лишиться рассудка, не так ли? Вы должны быть очень осторожны, Пиготт, и следить, чтобы она не причинила себе вреда; она в таком состоянии, что может выпрыгнуть из окна или перерезать себе горло. А теперь мне пора идти; сегодня вечером я снова зайду.
Мистер Фрейзер проводил доктора до ворот, где тот оставил свою коляску. Не успели они выйти из парадной двери, как Анжела снова встрепенулась, и они услышали, как она начала цитировать Гомера, а потом разразилась обрывками своих матросских песен.
— Высоко в вышине среди снастей распевает ликующий шторм… Прямо, как я! Я тоже пою… — затем последовал раскат безумного смеха.
— Очень печальный случай! Боюсь, у нее мало шансов, — пробормотал доктор Уильямсон.
Мистер Фрейзер был слишком взволнован, чтобы ответить.
Глава LXVII
Общественность в Марлшире была очень взволнована трагедией семьи Каресфут, а когда стало известно, что леди Беллами пыталась покончить с собой, волнение утроилось. Не часто самая скучная и почтенная часть общества в высшей степени скучного и почтенного графства получает такую тему для увлекательных пересудов, как эти два события. Мы можем не сомневаться, что дар небес был оценен должным образом: вся эта история до сих пор является излюбленной темой разговоров в тех краях.
Разумеется, члены светского общества окрестностей Роксема разделились на два лагеря. Все мужчины считали, что с Анжелой обошлись постыдно и подло, старшие и самые респектабельные дамы по большей части склонялись на другую сторону. Поскольку они привыкли смотреть на вещи с той точки зрения, которая представлялась наиболее благородной и приемлемой им самим, то и большого вреда в хитростях Джорджа Каресфута они не видели. Такой богатый человек, утверждали они, имеет полное право купить себе жену. Брак Анжелы был устроен, как и их собственный, на самой прочной имущественной основе, и женщина, которая восстала против мужа только потому, что любила другого мужчину, или еще из-за какой-нибудь романтической чепухи, заслуживала всего, что получила. Сошла с ума, да? Что ж, это было предупреждение! И аристократические матроны высокомерно задирали носы. Они чувствовали, что Анжела, сойдя с ума и вызвав всеобщее волнение, тем самым заявила пусть и молчаливый, но протест против общепризнанных правил брачной купли-продажи, практикуемой в этой стране не в меньшей степени, чем в каком-нибудь Зулуленде. Имея дочерей, которыми они могли распоряжаться и торговать, дамы Марлшира негодовали — и бедная Анжела в течение многих лет впоследствии слыла среди них «безнравственной девицей».
