— Я встречал ваших людей в Чечне, — сразу взял быка за рога Миротворец, выбросив все вступления. — Имел с ними предметные разговоры…
— Не знаю, я туда никого не посылал. — Дед Мазай увеличил глубину на удочке. — Да и полномочий таких не имею.
— Послушайте, генерал, мне известно, что вы когда-то были профессиональным актером. Но сейчас, полагаю, здесь не место для спектаклей. Я пришел выяснить весьма серьезные вопросы… Подполковник Головеров — ваш начальник штаба.
— Ну, подлец! Обнаглел! — крякнул дед Мазай.
— Кто?
— Да Головеров! Что, так вам и представился?.. Совсем распоясались «зайцы». Ну, был он в Чечне. И о вашей встрече все знаю. Получил довольно обстоятельную шифровку.
— Какое он имел задание? — в тоне послышался командирский голос. — Какие задачи выполнял?
— Обыкновенные, как всегда.
— Если вы имели связь со своим начальником штаба, вам известно, кого он намеревался… ликвидировать.
— А что, он собирался кого-то ликвидировать? — опять сыграл генерал.
— С вами невозможно разговаривать! Но у меня нет другого выхода. Поймите, если мне удастся установить, кого именно ваш человек уничтожил, появится возможность проследить связи объекта здесь, в правительственных кругах. И разоблачить всю эту свору!.. Я совершенно уверен и имею доказательства, что причиной расправы надо мной, и не только надо мной, послужил какой-то террористический акт в Чечне. Там убрали негласного наместника, на котором завязаны интересы сильнейших людей в правительстве. Политические и экономические интересы. Я также уверен, это сделал ваш человек, тот подполковник. Он мне прямо говорил об этом.
— В таком случае вы должны знать — кого. Или догадываться, — отпарировал генерал.
— Он ликвидировал Диктатора, намеревался проделать то же самое с преемником и многими из команды, — продолжал Миротворец. — В то время я вел с ними диалоги… И буквально уговорил Головерова не трогать никого из руководства Ичкерии. Но подполковник сказал, что одного он ликвидирует в любом случае, и что он — не чеченец, а гость из Москвы. Кто этот гость, генерал?
— Это довольно легко установить, — хмыкнул дед Мазай, играя удочкой. — Проверьте, кто уехал в Чечню и не вернулся к определенному сроку.
— Перебрал я и проверил всех, кто за последнее время был убит, похищен или пропал при невыясненных обстоятельствах. Таких набралось достаточное количество — бизнесмены, журналисты, даже священники…
— Да, народ там воруют, — вставил генерал. — Раньше лошадей крали, теперь их нет, так на людей перекинулись.
— Точно определить, кто из пропавших был этим наместником, невозможно. Туда каждый едет не с двойной, так с тройной миссией. Разматывать этот змеиный клубок — гиблое дело.
— Считаете, гром над вашей головой грянул после якобы совершенного теракта?
— Не считаю — знаю! Убежден. На этом человеке замыкались важнейшие связи. Вся эта свора — особенно те, кто имел нефтяные интересы — находились в шоке. И обрушились на меня! Будто я его должен был охранять в Чечне.
— Не охранять, но устанавливать мир, чтобы спокойно работалось.
— Вот! Правильно! И вы знаете имя этого наместника.
— Не знаю, — откровенно признался дед Мазай. — Могу только догадываться, как и вы. В Чечне мы выполняли совершенно иные задачи.
— Хорошо, открою вам еще один секрет, — попытался зайти с другой стороны Миротворец. — Крайним оказался не только я, но и вы со своей командой. «Молнию» передали в МВД только по этой причине.
— Ее уничтожили по этой причине, хотите сказать?
— По сути, да.
— Головеров не докладывал мне ничего об этом человеке.
— Этого не может быть!
— Почему не может? Может. Мои офицеры были воспитаны в лучших традициях рыцарской чести. И у каждого мог быть свой личный противник, приговоренный им к возмездию. Допустим, если даже мой подполковник действительно кого-то уничтожил по своему усмотрению, вы считаете, в боевой обстановке он не имел на это права?
— Я так не считаю. Напротив, уверен, что убитый наместник — сволочь и мразь, каких поискать. Но мне нужно его имя, чтобы вывести на чистую воду здешнюю сволочь и мразь.
— Попробуйте спросить об этом самого Головерова. Тем более, вы знакомы. Только предупреждаю, вряд ли скажет. Потому что мои офицеры не претендуют на роль национальных героев и о своих подвигах молчат. И мемуары пишут только в голове.
Миротворец встал, походил вокруг лунки — в ботинках у него чавкало — начерпал воды и теперь, похоже, грел ноги.
— Жаль… мы не поняли друг друга, — проговорил он сокрушенно, однако с достоинством. — Слышу только слова — русские офицеры! Честь! Отечество!.. А когда нужно сделать конкретное дело, начинаются ужимки, вокруг да около… Мы перестали доверять друг другу даже в простых вещах. И враги этим умело пользуются, разрывая последние связи. Мы облегчаем им задачу… Да, а я надеялся на вас, князь Барклай-де-Толли, считал вас человеком силы и совести. Но чувствую, и вы нуждаетесь в катарсисе.
— Об этой вашей идее я тоже знаю. — Дед Мазай поправил кивок на удочке, положил ее на лед и с удовольствием выпрямил затекшие ноги. — Очищение — вещь нужная… Только мы уж свое отжили. Чисть, не чисть.
— Все вы знаете, только не хотите назвать имени! — не скрывая раздражения, заметил Миротворец. — И валяете дурака… Если Гловеров доложил вам даже о моих замыслах, не поверю, чтобы умолчал о своих. Ну, скажите, генерал, что я должен сделать, чтобы получить ваше доверие?
— Что сделать? Много чего… Вернуться в Приднестровье и начать все сначала. Но ведь это невозможно?.. Все ушло. Или, например, вернуться в Чечню и установить там действительный мир, без позора для России и без обиды для чеченцев. И тогда вам не пришлось бы искать со мной встреч — сам бы пришел… Как иначе вам верить, если вы уже дважды меня обманули?
Миротворец снял очки — взгляд его был тяжелым и гневным: наверное, за такие глаза царей когда-то называли Грозными…
И скорее всего, он потому и носил очки с затемненными стеклами — чтобы прятать свой взор.
Он уходил к берегу твердым, военным шагом, с высоко поднятой головой, зная, что дед Мазай смотрит ему вслед. И если бы не промоины во льду, заполненные снежной кашей, и не чавкающие ботинки, выглядел бы так же, как когда-то в Приднестровье, в пору своего звездного часа…
* * *
Строительный вагончик с выбитым стеклом стоял на попутной полосе, а оранжевый раскатчик утюжил встречную, норовя перекрыть движение на дороге. На переднем плане торчал потушенный асфальтовый котел, возле которого суетился человек в оранжевой безрукавке — то ли пытался растопить его, то ли что-то чистил, но все время посматривал вдоль дорожного полотна.
