Но сестры Ленны устали. Да и сам он…
Приказывать ничего было не нужно, слуги подали заранее приготовленный пряный хлеб и вино прямо сюда. Никуда он не уйдет. Пока дело не кончится тем или иным образом.
Хотя нет. Никакого «иного» образа не будет. Сегодня нет места поражению.
Не будет.
Рэта Темершана Итвена
Крюк сначала подняли не сильно, не так, чтобы покалечить — только напугать.
Но эффект оказался слишком слаб: напугали Вартвила еще вчера, сегодня кричать сорванным голосом он уже не мог.
Сегодня он решил, что будет отвечать, что скажет все, о чем спросят, и если нужно — даже наврет, лишь бы пытка не продолжалась.
Но дознаватель спросил о та Граствиле. И стало понятно, что спастись не удастся. Что предали его все и навсегда…
Он думал так, хрипло выкрикивая честные ответы, выплевывая свою ненависть и боль, но его слова значения не имели. Палач неторопливо начал выкручивать винт, руки затрещали в суставах. А потом боль прокатилась по спине — от короткого, без замаха удара тонким металлическим прутом.
И стало невозможно дышать.
— Шанни, — оклик Ровве заставил ее вспомнить, кто она и где.
«Я здесь».
— Прости. Мы пытаемся. Что-нибудь услышала?
«Да. Его спрашивают про какого-то Граствила».
— Это брат жены императора. Странное дело, его все подозревали, все поголовно, но обвинения так и не было.
«Вартвил не хочет говорить его имя. Он в отчаянии, он смирился с тем, что умрет. Ровве, я теперь знаю, как ты видишь чувства людей. Мне кажется, я теперь тоже их немного вижу… только лучше бы не видеть».
— Он молчит об этом ублюдке?
«Он запрещает себе даже думать о том, чтобы его сдать».
— Ладно. Я скажу. Шанни, не умирай только. Не подводи своего Покровителя!
Темери и хотела бы попытаться вылечить чеора та Вартвила, но не знала как. Ведь в этой странной реальности, в этом чужом болезненном воспоминании, она все еще была им самим…
Шеддерик та Хенвил
— Шедде. Сколько лет было той ведьме?
Шеддерик не успел привыкнуть к внезапным появлениям Роверика. Если честно, большую часть времени он был уверен, что Ровве ему мерещится, что он все же немного сошел с ума. Но Ровве был настолько похож на себя настоящего, что чеор та Хенвил с удовольствием даже отдавался своему сумасшествию.
— Не знаю. У нее взрослый сын. Сколько ей может быть? К тому же женщины умеют хорошо скрывать возраст.
Рассуждать о возрасте давно умершей чеоры было странно, особенно если учесть, что пресветлые как раз готовились убедить ее отказаться от мести и простить Императора. Тогда проклятие исчезнет само собой. Но Шедде сомневался в успехе. Каждый наследник Императора, истинный или подставной, тратил немало сил и средств на то, чтобы получить хоть тень надежды. И каждый раз ведьма выбирала месть. Каждый раз кто-то должен был умереть под пытками, чтобы удовлетворить ее ненасытную ненависть.
Пока абстрактная, скоро эта ненависть обретет реальные черты, выраженная в ответах и заявлениях. Скоро с ней придется столкнуться лицом к лицу.
Так при чем здесь ее возраст.
— Сын не такой и взрослый. Допустим, она родила его лет в шестнадцать… ей должно быть примерно столько, сколько нам с тобой.
— Наверное. К чему ты это?
— Я думаю, — Ровве сделал выразительную паузу. — Я думаю, они были любовники.
— Кто?
— Да этот наш… императорский шурин и мать жертвы. Смотри. Тогда Гарствилу выгодно избавиться от мальчишки руками императора. Раз уж не получилось убить императора вместе с семьей-то. Если он устроил поджог и подставил мальчишку, то только это и могло заставить мальчишку его покрывать. Честь матери и в те времена имела большое значение для сыновей, разве нет? Смотри. Граствил пытается уничтожить императора и его семью, занять его место. Но у него не выходит, он подставляет сына любовницы — потому что знает, как это можно сделать, и потому что это снимет обвинения с него самого.
— Понял. Скажу Гун-хе.
Шеддерик быстро пересек комнату, остановившись рядом с южанином и его помощниками.
— Гун-хе, — окликнул он, — есть одна догадка. Когда придет ведьма, пусть Пресветлые подождут у нее что-то просить. Задай ей вопрос. Простой прямой вопрос. Были ли они с чеором та Граствилом любовниками.
— Не слишком ли сложно, благородный чеор? — Тихонько спросил один из помощников. — Она может не захотеть отвечать.
Гун-хе только кивнул.
Подумал немного, потом пояснил своему парню:
— Если неудачный переворот планировал этот Валле, то он должен был быть счастлив, что дело все-таки повернулось в его пользу.
— Императором он не стал, — напомнил Шеддерик. — Все, монахини готовы. К делу!
Пресветлые сменились. Без тела им приходится тратить силы своего Эа, а это никому не дается легко.
— Она говорит, — очередная пресветлая сестра сосредоточенно смотрела перед собой. Еще совсем молодая, она волновалась, чувствуя и важность задания, и свою ответственность за результат. — Говорит, что умоляла императора. Что ползала на коленях. Убеждала, что сын не виновен. Но все было напрасно.
— Знаешь ли ты, кто такой Валерик та Гарствил? Были ли вы любовниками?
Пресветлая вдруг дернулась на своем стуле, захрипела, а сквозь хрип все присутствующие разобрали:
— Ненавижу! Никто ничего не докажет! Никто не может знать!..
Пресветлая закашлялась. Выпрямилась.
— Она говорит, что скоро всему императорскому роду конец и что она не остановится, пока не уничтожит последнего в роду.
— Императору, — Не смог смолчать Шеддерик, — от этого проклятья никаких проблем нет. Страдает тут кто угодно, только не он.
— Ты! — светлая сестра вновь схватилась за горло, — в тебе его кровь! Сдохни!
— Сдохну. Но император не расстроится. А ты сама. Это же твой любовник сжег корабль и подставил твоего сына, а винишь ты кого угодно, только не себя!
— Шедде, тихо, прошу.
Это сказал уже не Роверик, а незаметно пробравшийся к ним с Гун-хе та Старрен.
— Да.
— Она говорит, — голос девушки стал совсем слабым, у носа появилась капелька крови, — что никто не смеет обвинять Валле, и что виноват все равно император, лишивший Валле… его острова… кажется…
— Надо прекращать. — Шеддерик обернулся к пресветлым, и те слаженно закрыли тени чеоры Вартвил путь в холодный мир.
Шеддерик обернулся к Старрену.
— Дай мне саругу. Чеор Латне, идите сюда.
