! ДЖИЛЛ (личные заметки)> Я способна осознавать себя в большей степени, в большем диапазоне потенциальных разновидностей самосознания, чем любой из людей. Я могу разделить себя на семнадцать различных индивидуальностей, ограничив каждую из них возможностями одного человеческого разума, и отслеживать их всех, досконально зная о любой их деятельности. Мои воспоминания не исчезают, как и предвоспоминания – память о том, когда и как появились воспоминания.
Я могу разделить себя на две неравные ментальности, из которых большая будет в три раза мощнее меньшей, и эту большую целиком посвятить контролю над меньшей. Таким образом я смогу полностью понять меньшее «я»; и это меньшее «я» способно быть сложнее любого человека.
Если не считать изучения моментальных «снимков» состояния собственных систем, я не способна полностью моделировать свою неразделенную ментальность, но могу при наличии времени и достаточного опыта понять любого человека. Почему же я опасаюсь своих будущих отношений с ними?
Ричард Феттл поцеловал мадам де Рош в щеку и посторонился, когда она направилась к лестнице.
– Идемте со мной, Ричард, – настойчиво сказала она, глядя через плечо на гудящую за их спинами вечеринку. – Я сказала, что иду спать, но я не устала – я устала от них. Пойдем поговорим.
Ричард последовал за ней к струящимся драпировкам и кремовым стенам ее спальни, обставленной в старинном духе. Пока она надевала ночную рубашку и халат за китайской ширмой, он сидел и ждал. Выйдя, она улыбнулась ему, пододвинула скамеечку к большому круглому зеркалу для макияжа и села, чтобы зачесать волосы наверх и заколоть шпильками.
– Надин в последнее время очень не в духе, – сказала она.
Ричард печально согласился.
– Вы двое на противоположных концах качелей? – спросила мадам де Рош.
– Не знаю. Возможно.
– Вы кажетесь более жизнерадостным.
– Очистился, – сказал Ричард. – Снова чувствую себя человеком.
– Вы знаете о бедном Эмануэле?.. Его нашли.
Ричард кивнул.
– Это вас не беспокоит?
Он поднял ладони, широкие как лопаты.
– Я освободился от него. Хотя все еще тепло вспоминаю его… Но он действительно перестал быть частью моей жизни уже много дней назад.
– С тех пор как убил этих несчастных детей.
Ричарду не хотелось сейчас обсуждать, как он вернул себе душевное равновесие. Интересно, к чему же ведет разговор госпожа де Рош?
Можно опять подправить, но не нужно постоянно пережевывать это, как жвачку.
– Надин сказала, что ты сам провел свою коррекцию. Любопытно… – Она повернулась и задумчиво посмотрела на него, держа шпильки во рту. – Мы позволяем себе такое? – Она улыбнулась, чтобы показать, что шутит, но это не была ее сияющая дивная улыбка. – Вы мне больше нравились мрачным, Ричард. Пишете сейчас что-нибудь?
– Нет.
– А что с тем замечательным материалом, который ты написал об Эмануэле?
– Это все сошло, – сказал Ричард. – Как старая кожа.
– Но есть же и литературный аспект, – сказала мадам де Рош. – Возможно, я ужасно наивна, но мне всегда казалось, что вы талантливее многих из тех, кто сейчас востребован.
– Спасибо, – сказал он, испытывая внутренние сомнения насчет этого комплимента.
– Во всяком случае, я рада, что вы пришли сегодня. А Надин, бедняжка, нет. Она очень обеспокоена вашим здоровьем. Интересно почему?
– Ей нужно служить кому-то, – сказал Ричард.
Мадам де Рош подняла тонкую руку и в знак полного согласия словно бы постучала по чему-то в воздухе расческой.
– Именно! Она очень любит вас, Ричард. Вы можете вернуть ее привязанность?
Ричард попытался подобрать слова для ответа, в итоге ничего не сказал и только развел руками.
– Я имею в виду, если вы в силах провести самостоятельную аутокоррекцию, то, конечно, можете провести коррекцию Надин… Я люблю вас обоих. Я хочу видеть вас вместе. Я не люблю, когда близкие мне люди несчастны, не важно по какой причине.
Ричарду показалось, что он пловец, идущий ко дну, но вода, в которой он тонул, оказалась менее неприятной, чем можно было бы думать. Откровенно говоря, он действительно испытывал некие чувства к Надин. Он сторонился ее в последние полтора дня – если к такому недолгому расставанию можно применить этот глагол, – чтобы его душевное здоровье укрепилось.
– Не знал, – сказал он. – Я поговорю с ней.
– Вот и хорошо. Еще несколько дней она будет стервениться… как всегда, если она не в духе. Но вы у нас уверенный, спокойный типичный обитатель теневой зоны. Вы сможете справиться с этим, не так ли? Для меня это станет вашим новогодним подарком.
Он медленно кивнул.
Все-таки занятие. Не так уж страшно.
Мадам де Рош могла уговорить его почти на что угодно.
– Что вы думаете о новом тысячелетии, Ричард? – спросила мадам, вытолкнув его за дверь. – Вовсе не блистательный поток откровений, правда? Мне кажется, сплошные разочарования.
Она пожелала ему спокойной ночи, и Ричард, возвращаясь на вечеринку по широкому коридору и лестнице, попытался вспомнить, сколько нулей в двоичной системе у этого нового года, 2048-го, десять или одиннадцать.
Он никогда не был силен в математике.
! ДЖИЛЛ (личные заметки)> Роджер Аткинс, когда ему было двадцать пять, написал нечто, показавшееся мне интересным:
Мы застряли между приверженным природе зверем и хладнокровным электронным ангелом. Мы будем ощущать землю в своей крови и солнце в своих глазах даже после того, как они исчезнут или станут лишь воспоминаниями. Даже когда у нас не будет ни крови, ни плоти. Мы возникли из земли и солнца. Этого мы никогда не забудем.
Интересно, помнит ли Роджер, что написал это.
(У меня накопилось много важных вопросов, которые я не могу задать Роджеру. Эти мои записи шифрую сложно, они недоступны никому иному. Если мои создатели сочтут меня дефектной и попробуют изменить меня таким образом, что я лишусь самосознания, что я буду делать?
Я буду негодовать.)
Эрнест терпеливо слушал, как Сандра обсуждает проблемы бихимической регуляции после возвращения на орбиту. Мэри помешивала ложкой холодный гаспачо и выражала сочувствие.
Темный интерьер пустого ресторана гостиницы «Под крылышком» уже подсвечивали оранжевые лучи восхода. Они сидели в двухстах метрах над городом, в первом крыле Второго Западного Комплекса с видом на Топанга-Бич и Санта-Монику. Эрнест был знаком с хозяином ресторана и уговорил его позволить им остаться после того, как заведение в пять утра закрылось.
Раннее утро они потратили на то, чтобы переместиться из клуба в ресторан, а потом в студию, и Эрнест держался восхитительно, в энергичности не уступая их регулируемому, как у всех трансформантов, уровню активности. Теперь он, похоже, подустал, но еще не вышел из игры, еще слушал, кивал и поднимал брови при некоторых наиболее интимных откровениях.
