На другой день в кабинете первого секретаря обкома Богданов сказал, что ряд вопросов, касающихся города, можно разрешать и с первым секретарём горкома, чтобы не загружать частными делами главу области. Но Андрианов ещё раз подтвердил, что Богданов должен иметь дело только с ним.
После такого категорического указания вся переписка стала направляться исключительно Андрианову, и хождение начальника управления в кабинеты к другим секретарям обкома и горкома прекратилось, хотя Богданов считал такое положение вещей в корне неправильным.
Конечно, можно догадаться, почему Андрианов взял начальника УМВД под свой колпак. Приехав в марте 1953 года в Ленинград, Богданов в заполнявшемся им очередном «Личном листке по учёту кадров» в графе «Образование» впервые написал, что он закончил Высшую офицерскую школу МВД СССР и имеет специальность юриста. С этой позиции грамотного специалиста он и стал после приёма дел знакомиться с деятельностью управления. Достаточно быстро убедился, что заключение комиссии о неудовлетворительной работе ленинградского Управления МГБ (в тот период, когда его возглавляли Горлинский и Ермолаев) являлось обоснованным. Неоднократно Богданов говорил, что Ленинградский обком допустил ошибку, когда после суда над антипартийной группой настоял на том, чтобы заменить почти весь оперативный состав управления и райотделов. По данным кадровиков, за последние два года из Ленинграда было откомандировано 1700 человек руководящего и рядового оперативного состава. Вновь прибывшие работники длительное время осваивались с обстановкой и практической работой не занимались. Теперь новому начальнику управления стоило больших трудов разъяснить ряду своих местных руководителей, что деятельность органов внутренних дел является кропотливой, требует большой усидчивости, изобретательности, личной инициативы, повседневной работы с оперативным составом.
Среди районного руководства имелись явно неподходящие фигуры. Так, начальник Парголовского райотдела дошёл до того, что стал пьяным ходить на работу, втягивал в употребление горячительных напитков своих сотрудников. Перегрузившись вином, ложился спать в кабинете, а подчинённых заставлял отвечать на телефонные звонки, что уехал в район. В Василеостровском райотделе начальник подчинёнными не руководил, вопросов не решал, а только постоянно искал предлог, чтобы уйти из райотдела и представительствовать там, где и не нужно.
Начальник Выборгского горотдела, находясь на весьма ответственном участке работы, аппаратом не управлял, дела запустил, а вслух заявлял, что ему даже на камни Выборга смотреть противно, ибо они нагоняют на него уныние. Сами работники горотдела просили убрать такого руководителя.
Произведенные кадровые изменения, особенно замечания Богданова в адрес обкома партии, не могли понравиться Андрианову, и он старался доказать новому начальнику управления, что «тогда всё делалось по указанию верховных инстанций». Однако Богданов «не был убеждён в этом» даже по прошествии значительного времени, поскольку, видимо, не до конца понимал истинную ситуацию с «ленинградским делом» и не представлял, откуда на самом деле у этой профанации ноги росли.
По нашему мнению, стараясь добросовестно исполнять порученное ему дело, отец попал в политические жернова, которые должны были кого-то, принесенного в жертву, перемолоть. Московская троица идеологов, чтобы замести следы, старалась убрать отработавшего своё Андрианова честным путём, собрав на него имевшийся в изобилии компромат. Сам Василий Михайлович чувствовал, что неспроста под него подставили Богданова, но против вполне оправданных действий этого опытного начальника пока что возразить ничего не мог и, взяв его под свой жёсткий контроль, только ждал случая, чтобы от него избавиться.
Но самым опасным для Андрианова являлось то, что Богданов как юрист и грамотный оперативник сам занялся тщательным изучением находившихся в производстве следственных дел по участникам ленинградской антипартийной группы. Ему сразу же стало ясно, что предъявленные арестованным обвинения в измене Родине, вредительстве, антисоветской деятельности и других страшных прегрешениях не соответствовали материалам дела и доказаны не были. В течение полугода под стражей содержались 4 обвинявшихся (арестованные Ермолаевым по указанию Андрианова): бывший секретарь Ленинградского обкома, бывший начальник УМВД области и два бывших секретаря райкомов партии. Богданов поставил вопрос о прекращении дела и о немедленном освобождении руководителей, незаконно посаженных за решётку. Однако военная прокуратура Ленинграда не согласилась с этим мнением и потребовала направления дела в суд, где обвиняемые будут наказаны. Первый секретарь обкома Андрианов активно сопротивлялся прекращению этого дела. Тогда Богданов настоял на том, чтобы из Москвы прислали представителя МВД СССР. Приехавший инспектор согласился с юридически обоснованным заключением, сделанным начальником управления, и указанные арестованные были освобождены. Кроме того, по инициативе Богданова вышли на свободу также и лица, обвинявшиеся по другим делам, всего более 30 человек.
Противостояние с обкомом партии усилилось ещё и потому, что Богданов отказывался вопреки указанию Андрианова выселять из Ленинграда семьи ранее репрессированных участников антипартийной группы.
Как стали бы разворачиваться события дальше, трудно сказать. Но тут 26 июня 1953 года был арестован Берия, и всё пошло по иному руслу.
Глава 34. Враг народаВ июне 1953 года я закончил 8-й класс, и меня сразу же, чтобы не мешал брату сдавать ответственные экзамены на аттестат зрелости, отправили в Ленинград. Квартиру отцу ещё не предоставили, но он получил полагавшуюся ему госдачу в Сестрорецке. Присматривать за мной поручили мужу папиной сестры Дмитрию Павловичу Костину, который к тому времени находился по состоянию здоровья на пенсии. Мы поселились с ним вдвоём на даче и дружно прожили там всё лето. Чтобы мужикам не возиться с готовкой, папа договорился в санатории, и нам стали отпускать обеды на дом. Каждый день Дмитрий Павлович тщательно брился, одевал костюм и отправлялся в назначенный час с судками в руках на свидание. После завтрака, обеда и ужина он сам добросовестно мыл посуду, натирая тарелки до тех пор, пока они не начинали скрипеть. Жили мы уединённо, каких-либо моих одногодков, с кем можно было бы познакомиться, вокруг не встречалось. С дядей Димой мы много читали, ходили на залив, где тихо плескавшиеся на мелководье короткие волны не слишком манили к себе своей чересчур освежавшей прохладой. Как бывший следователь Дмитрий Павлович умел порасспросить и поддержать долгий интересный разговор. Изредка на дачу приезжал папа. Если он оставался ночевать, то машину не отпускал, а водитель отдыхал в комнате на первом этаже. Садом и огородом отец занимался, но мало — видно было, что его что-то заботило. С дядей Димой они часто и подолгу разговаривали. Но меня всё это, в общем-то, мало трогало, хотя нутром чувствовал, что что-то складывалось не так. Однако я настолько был уверен в своём отце, в том, что он сможет правильно разрешить все житейские проблемы, что как-то ни о каких возможных неприятностях, грозивших ему, совершенно не задумывался.
