Несмотря на то что Джон Грант ощутил признаки недавно встряхнувшего всю планету извержения вулкана, которое разнесло на малюсенькие кусочки целый остров (остров, расположенный на расстоянии нескольких тысяч миль от Константинополя где-то посреди какого-то океана и не известный ни одному шотландцу), он не имел возможности установить причины этого события. Будучи человеком, обладающим счастливым – или же несчастным – даром чувствовать и движение планеты во Вселенной, и случающиеся на ней катаклизмы, он замечал только симптомы и никоим образом не мог понять суть болезни, проявлением которой они были.
И когда огромное облако из пепла и пыли, в которое превратился далекий остров, расползлось по обволакивающему мир небу, словно тень ангела смерти, даже Джон Грант не понял, чем вызвана накрывшая город темнота.
Посмотрев в ночное небо, нависающее над Великим Городом, он пришел в ужас от того, что увидел.
Он провел среди воинов и жителей Константинополя достаточно много недель, чтобы понимать, какое огромное значение они придавали луне и циклу. Он знал, что объектом поклонения местных жителей являлась Дева Мария – Theotokos, Mater Dei, то есть Матерь Божья (чье изображение, Одигитрию, они могли потрогать и поцеловать), однако не меньшую надежду они возлагали и на вечное присутствие в небесах луны, пусть даже прикоснуться к ней и не могли. Она то росла, то убывала, и в силу этого уровень воды, окружающей с трех сторон их город, то повышался, то понижался. Все это происходило в постоянном, никогда не меняющемся ритме, убеждая их день за днем, месяц за месяцем и год за годом в том, что если движение луны и ее сияние существуют так долго, что никто не знает, когда это началось, то, значит, бесконечно долго существует и их город.
Их матери рассказывали им, а они, в свою очередь, рассказывали своим детям, что их город никогда не сдастся ни одному врагу под всевидящим оком полной луны. Точно так же, как на небе всегда существовала луна, всегда будет существовать и Константинополь.
Однако сегодня ночью, когда сердца и умы уже изнемогали от тягостей самой тяжелой из всех осад, а вид ожидаемой полной луны должен был стать чем-то незыблемым посреди постоянно меняющейся Вселенной, священный круг вдруг оказался нарушенным.
Там, где должна была бы находиться растущая луна, похожая на большую серебряную монету и обещающая, что все будет хорошо, почему-то находился лишь бледно-серый полумесяц. Луна вообще-то должна была бы быть почти полной, но вместо нее над христианским городом, словно самое дурное из всех предзнаменований, тускло светился полумесяц в форме клинка кривой турецкой сабли – сабли мусульман.
Никто, даже Джон Грант, обладавший гораздо более острым восприятием, чем кто-либо другой, не знал и не мог знать, что миазмы самого большого за последние десять тысяч лет извержения вулкана незаметно прокрались по небу и зависли между землей и луной, словно катаракта в человеческом глазу.
Все пространство вокруг наполнилось голосами – тех, кто ликовал, и тех, кто стенал в неизбывном отчаянии. Джон Грант прикоснулся рукой к руке Леньи, и та, взяв его ладонь в свою, крепко ее сжала.
66
Константинополь, восемнадцатью годами раньше
Мы видим их сначала с большой высоты: мужчина и женщина танцуют вдвоем в комнате, такой же белой, как и здания города, которые видны через высокие арочные окна.
Мы спускаемся к ним по спирали, словно хищные птицы.
Патрик Грант держит Изабеллу близко к себе, и они улыбаются друг другу. Он кружится вместе с ней все быстрее и быстрее, пока они, хохоча, не оказываются возле кровати и не падают на нее спинами рядом друг с другом.
С Бадром Хасаном пока что знаком только один из них – Патрик. Он и Бадр – давние друзья. Пройдет еще несколько дней, прежде чем могучий мавр обратит свой взор на Иззи.
В течение этих нескольких дней Патрик был любовником Изабеллы. Ее первым любовником. Он для нее – удивительное и волнительное развлечение, ее собственный секрет, которым она может тешиться, прячась от собственнического взгляда своего отца.
Она – красивая, с длинными темно-русыми волосами и лицом, запоминающимся навсегда своими высокими скулами. Он – худощавый, высокий, тонкокостный, с почти женской внешностью, с узким лицом, рыжеватыми волосами и карими глазами. Они одновременно поворачивают головы и устремляют свой взор друг на друга.
– Мне следовало бы на тебя сердиться, – говорит Иззи.
– Но ты не сердишься, – отвечает Патрик. – На меня никто никогда не сердится.
Она слегка замахивается, как будто хочет ударить его по улыбающемуся лицу, но при этом улыбается и сама. Он ловит ее руку и целует нежные пальцы.
– Это верно! – говорит она и, надув губы, делает вид, что обиделась.
Патрик придвигается к ней и начинает легонько щипать ее талию сильными пальцами. Девушка извивается и сгибает колени, пытаясь от него отбиться.
Он тоже красивый, но его сердце принадлежит другой. Она знала об этом еще до начала их близких отношений. Когда они встретились, он был ранен, и она стала для него повязкой на ране, не более того. Ей предстояло побыть с ним несколько дней и затем расстаться навсегда, чтобы никто из них двоих не пострадал.
– Мой отец все равно доберется до твоей шкуры, – смеясь, говорит она. – Подумать только – его драгоценную сучку испортил какой-то бродяга!
– Я предпочитаю смотреть на себя как на симпатичного прохвоста, – возражает он. – А ты всегда была и останешься принцессой.
Она молчит. Ее лицо помрачнело, как будто ее собственное солнце вдруг скрылось за облаками.
– Ты все равно приедешь в Рим? – вдруг спрашивает она.
– Конечно, – отвечает он. – Это ведь наша работа – защищать делегацию.
– Ты говоришь «наша». Кого еще ты возьмешь в Рим, могу я спросить?
Он улыбается.
– Интересно, что ты про него подумаешь, – задумчиво произносит он.
– Про кого? – спрашивает она.
– Про моего друга. Он серьезный мужчина. И черный. Очень черный. Да, интересно…
Изабелла смотрит на него и хмурится.
– И никто не узнает о том, что между нами было? – вдруг спрашивает она.
Он отрицательно качает головой, и теперь уже его очередь попытаться найти подходящие слова, чтобы оправдать себя. Он мысленно переносится далеко-далеко и вспоминает про другую женщину и маленького ребенка, про золотое колечко, которое было сначала подарено, а затем отдано обратно.
– Никогда не узнает, – обещает он.
Он садится и, повернувшись, смотрит на нее сверху вниз.
– Это могло продолжаться недолго, – говорит он. – Ты и я. Мы никогда не смогли бы быть вместе. Шотландский наемник и принцесса из императорского двора Византии? Но нам следует благодарить наши счастливые звезды за то, что у нас двоих было.
