При прошлых встречах она мне не часто улыбалась. А тут улыбнулась, тепло эдак, по-доброму. Будто у меня с ней был долгий-предолгий роман, о котором вспомнить приятно.
Тем не менее посмотрел я на нее мрачновато. Дескать, чего ты скалишься, Танюшка? Издеваешься, что ли? Ясно ведь небось и самой, что наш брак, если так можно выразиться, будет собой представлять. Как всегда, кто кого обдурит, кто кого подловит. У нас это получалось в прошлом с переменным успехом. И то, что твоя микросхема, если ее Чудо-юдо не заблокировал, стучит товарищу Сарториусу, я знаю. Надо было мне тебя оставить в горящем доме у Толяна, царствие ему небесное, чтоб ты вместе с ним на воздух взлетела, и проблем бы не было…
Странно, но похоже, что ей этот мой мрачный взгляд очень даже понравился. Мне показалось, что если бы я ей тоже приятную улыбочку состроил, то она бы насупилась.
— Здравствуйте! — услышал я знакомый полудетский голосок.
— Прошу простить великодушно, — пробасил Чудо-юдо, — наша единственная дама хотела выглядеть неотразимой. Задержалась…
— Зато как выглядит, а? — сказал Кубик-Рубик. Если бы я не знал, что он при моей экипировке присутствовал, то подумал бы, будто он лично подобрал Танечке это платье и прочие аксессуары.
— Это вашей супруге надо сказать спасибо, — скромненько, хлопнув ресничками, произнесла Танечка. — Зулайка просто прелесть, все так подобрала! Прямо как для сестрички…
— Наверно, очень обрадовалась, когда узнала, что ты на место пятой жены не претендуешь, — сказал я не очень вежливо.
Танечка не обиделась, она еще разок отпустила мне нежную улыбку. На месте Чудо-юды я бы на нее обратил внимание. Если эта красотуля начинает охмурять, то ничего хорошего не жди. В Швейцарии, между прочим, горы есть — Альпы называются. Так вот, как пелось в одной старой песне, «если на гору залезть и с нее кидаться, очень много шансов есть с жизнию расстаться». Сам я, конечно, с горы кидаться не стану — хрен дождется, но вот если меня кинут — вполне могу разбиться. И это только один, самый примитивный вариант. Кармела из «Чавэлы» может и по-другому кинуть. В переносном смысле. А ежели там поблизости, допустим, Сергей Николаевич Сарториус окажется с его боевым чекистским опытом, то я и пикнуть не успею…
В разговоре, который вели за столом господин Баринов-старший, шейх Абу Рустем и гражданка Кармелюк-О'Брайен-Мэллори-Баринова, я участия практически не принимал. Даже не потому, что мне в нем не хотелось участвовать, и не потому, что боялся внести нервозность в эту дипломатическую куртуазность. Просто жрать очень хотелось. В конце концов, все свои за столом. Мы с Кубиком, помнится, водяру хлестали из горла, занюхивая мануфактурой. И с Танечкой, удирая от хайдийских коммандос, на платформе тушенку штурмовым ножом открывали. Да и с батей всяких протокольно-этикетных сложностей за столом избегали. Поэтому я взял подходящую ложку и принялся метать ею пищу в пасть. Почти как салабон в армейской столовой, опасающийся, что вот-вот будет команда: «Закончить прием пищи! Р-рота — встать! Выходи строиться!» Что ложкой не загребалось, брал руками. Чудо-юдо, по-моему, на мой плебейский стиль поведения не смотрел. Уж очень любовался он новой невесткой. Небось этот самый, с бородой, который Саваоф, выломав у бедняги Адама ребро и вырастив из него Еву, точно так же любовался на дело рук своих. Вообще-то кое-кто на моем месте, возможно, и заревновал бы. Если бы, конечно, этому кое-кому данная суженая-ряженая не была настолько по фигу, как мне. Мне лично было бы даже проще, если бы Чудо-юдо сам на Танечке женился. Правда, у него вроде бы своя жена имеется, которая даже, кажется, меня когда-то родила, только вот сыном до сих пор не признает почему-то…
Откушали славно. Кубик-Рубик решил нас после трапезы выгулять. Показать свои шейховские владения. Слов нет, красиво он тут устроился. Гектара три его заведение занимало.
— Тут пустыня была, — рассказывал Кубик, будто он сам эту пустыню окультуривал, — ни черта не росло. А теперь — все в зелени. Финики растут, а вон там — даже бананы.
Чудо-юдо кивал, говорил, что все очень здорово сделано. Танечка про «Тысячу и одну ночь» вспоминала, ахала и восторгалась. Я помалкивал. Ясно ведь, что всю эту красоту — и изящные белые здания, в облике которых предпоследние писки западного модернизма семидесятых годов сливались с элементами арабской архитектуры времен Халифата, и бассейны с фонтанами, питавшиеся опресненной морской водой, и пышный парк с многочисленными цветниками, мраморными дорожками, фигурно подстриженными кустами вдоль аллей
— Кубик не создавал. Просто Чудо-юдо ему это купил. Небось какой-то настоящий шейх маленько прогорать стал или в Лас-Вегасе продулся, а может, во что похуже влип. А Чудо-юду надо было срочно пристроить своего человека в Эмиратах. Вот и сошлись миллионах на пяти, хотя тут, если поприкинуть, на все десять набежит. Остальные пять небось на «прописку» пошли. Ну, оформить там подданство, подмазать каких-нибудь спецов, которые обнаружат, что предки товарища Кубика ведут свою давнюю родословную от Гаруна аль-Рашида, халифа Омара или даже от самого Пророка.
В общем, стал тут Кубик чем-то вроде старшего сторожа при имуществе большого босса. Крутят через него что-то, перегоняют деньги, всякие шахер-махеры делают. Темный лес, и соваться в него даже мне не стоит.
По ходу экскурсии добрались до вертолетной площадки. Все было чисто, будто дома, который перенесся вместе с нами из брошенного кишлака, никогда тут не было. Не иначе Чудо-юдо прошелся ГВЭПом в режиме «Д». Полностью разметал все на атомы, чтобы и порошинки не осталось.
— Отсюда до моря совсем близко, — сообщил Кубик, — спустимся? Можно напрямик, через площадку, а там по лесенке…
Мне было как-то до фени — идти или не идти. Но Чудо-юдо, подцепив под руку Танечку, решительно направился через площадку. Кубик заторопыжил за ними, хотя в своих шейховских одеждах ему надо было ходить помедленнее, чтобы не запутаться. Я пошел следом, а за мной — задний эшелон охраны Кубика. Передний тоже где-то был, но маскировался, и его не было заметно.
Прямо от края площадки начиналась лесенка, узенькая, с тонкими металлическими перилами. Она и впрямь выводила к морскому берегу, на который плавно накатывали волны.
Переходя следом за Кубиком с вертолетной площадки на лесенку, я отчего-то поглядел под ноги. И очень удивился.
Там, где бордюрный камень вертолетной площадки смыкался под прямым углом с бордюрным камнем коротенькой дорожки, выводившей на лестницу, лежал сапог. Гнилой, рваный, истертый и потрескавшийся кирзач самого что ни на есть советского образца. Ничегошеньки странного в нем не было бы, если бы я нашел его на российской свалке или стройке, на крестьянском огороде под Вологдой или на дачной шестисоточной «фазенде» московского горожанина. Само собой, совсем никакого интереса не вызвал бы этот сапог, валяйся он у забора какой-нибудь российской воинской части.
Но тут, за пару тысяч километров от границ СНГ и еще подальше от российской границы, на чистеньком, без единой мусоринки газоне смотрелся этот сапог выходцем из иного мира.
