— Только тот, кто ничего не знает об исламе, особенно арабские миролюбцы, жирующие в наших священных городах, станет утверждать, будто мусульмане ищут мира. — Голос ибн-Азиза хрипел и дрожал от волнения. — Те, кто так говорит, глупцы или хуже того. Я же говорю: «Убивайте неверных, как они убили бы вас!»
Правоверные согласно кивали. Дарвин, молитвенно сложив руки, стоял на коленях возле одного из дальних выходов.
Сара понимала, насколько опасен ибн-Азиз в его растущем безумии, и тем не менее не на шутку рассердилась, узнав о намерении Раккима отправиться в Сан-Франциско. Она заявила, что место мужа рядом с ней и ребенком, а он ответил, что успеет вернуться до его рождения. Он дал ей слово. Дуться она так и не перестала, однако бывший фидаин прекрасно понимал супругу.
— Должны ли мы, истинно верующие, сидеть и ждать, пока неверные истребят нас? Я говорю: «Убейте их! Предайте мечу и разбросайте кости!» Я говорю: «Благо может существовать только благодаря мечу! Людей можно заставить повиноваться только мечом! Меч — ключ к успеху! Меч — ключ от ворот в рай!»
Правоверные вскочили на ноги.
— Аллах велик! Аллах велик! Аллах велик! — разнесся под сводами многоголосый рев.
Они скандировали все громче и громче, и казалось, купол мечети вот-вот обрушится. Наконец крики стихли. Ибн-Азиз, благословив толпу, скрылся во внутренних покоях. Правоверные стали расходиться. Дарвин не спешил. Ракким пристально следил за ним, но не предпринимал попыток подойти слишком близко.
Раскинувшееся на полмили людское море постепенно утекало в лабиринты боковых улиц. Холодный мелкий дождь, мгновенно пропитавший халаты, заставлял правоверных вжимать головы в плечи. Но только не Дарвина. И не Раккима. Ассасин дважды оборачивался, проверяя, нет ли слежки, однако между ним и бывшим фидаином всегда оставалось несколько прохожих.
Дарвин направился к югу от Юнион-стрит, выбрав извилистую улицу, уходившую в глубь городского чрева, где высились коробки заброшенных жилых домов, местами развалившихся до голых плит и торчащей арматуры. Раккиму уже приходилось наведываться сюда. Он и раньше пытался выследить ассасина, но в прошлый раз тому удалось скрыться. Нынешняя охота выдалась более удачной. Дарвин нырнул в заброшенную церковь. Надвинув капюшон, бывший фидаин обошел здание кругом. Вопреки его ожиданиям, преследуемый не продолжил путь, выскользнув с другой стороны. Ракким заглянул в разбитое витражное окно. Дарвин, перепрыгивая через ступеньки, поднимался на второй этаж. Бывший фидаин помчался к боковому входу. Оказаться в церкви следовало определенно раньше, нежели ассасин успеет занять удобный наблюдательный пункт наверху.
Внутри царили тишина и прохлада. Осколки цветного стекла тускло блестели на полу вперемешку с выдранными из Псалтыри страницами. Тут же лежало расколотое деревянное распятие. Церковные скамьи давно пошли на дрова, а на месте кафедры проповедника чернели головешки. Повсюду валялись пустые банки и бутылки. Стены украшали лишь надписи непристойного содержания. Бесшумно направившись к лестнице, Ракким услышал скрип половиц под ногами Дарвина.
Вдалеке прогрохотал древний трамвай — бессмысленная достопримечательность города, давно лишившегося туристов. Бывший фидаин взглянул на часы. Через пятнадцать минут по улице загромыхал следующий вагон, причем на сей раз кондуктор позвонил в колокольчик. Спустя еще четверть часа Ракким быстро поднялся по лестнице, сливая шаги с грохотом колес. Оружие словно срослось с его телом.
На верхней площадке он резко отпрянул. Нож стоявшего за дверью Дарвина мелькнул там, где следовало находиться лицу гостя. Ассасин мгновенно перешел в атаку, и Ракким, потеряв равновесие, едва не скатился по лестнице. Он сумел не упасть, однако был вынужден отступить.
— Далеко собрался? — Нож Дарвина мелькал, словно магический жезл. — Я так удивился, увидев тебя в Великой мечети, что едва не помахал.
Бывший фидаин задыхался, грудь сдавила неожиданная тяжесть. Он заставил себя расслабить пальцы, сжимавшие карбопластовую рукоятку.
— Ты в порядке, Рикки? Или хочешь немного отдохнуть? Попить чайку?
Ракким сбросил халат, и оба двинулись по кругу.
— Что ты делаешь в Сан-Франциско?
— То же, что и ты. Собираюсь убить ибн-Азиза.
Осколки витражей захрустели под ногами Раккима.
Святые или пророки… он не стал смотреть. Не мог позволить себе хотя бы на мгновение оторвать взгляд от Дарвина.
— Вернулся к Старейшему? Он все простил и забыл?
— Старейший на такое не способен. Он не посылал меня сюда… — Ассасин сделал выпад. Ракким увернулся и нанес ответный удар. — Я приехал сюда по собственной воле.
Они одновременно сделали шаг назад. Заметили друг у друга на груди почти одинаковые порезы и поклонились.
— Кровь за кровь, — прошептал Дарвин.
— Клинок за клинок, — ответил на приветствие бывший фидаин.
Они скользили по церкви, остриями клинков выводя на плоти соперника свои истинные имена. Оба нанесли друг другу не меньше дюжины порезов. Неглубоких. Скорее царапин. Нет, поединок не мог считаться учебным. Они не играли. Они пытались нанести друг другу смертельные раны. Перерезать артерию. Рассечь сухожилие. Пробить череп. Взгляд Дарвина оставался спокойным, движения — уверенными, однако вскоре запыхался не только Ракким.
— Теперь ты стал мальчиком на посылках. — Ассасин чуть согнул колени и часто заморгал, смахивая с ресниц капли крови, заливавшей глаз из пореза над бровью. — Тебя послали убить ибн-Азиза ради блага великой Исламской республики. — Он перебросил нож в другую руку. — А я — свободный человек.
— Никогда ты им не был. Скован цепями, только не хочешь признаться в этом.
Дарвин ногой отбросил дохлую крысу.
— Moi?[21]
— Я знаю, кто ты. Знаю, что ты думаешь.
— Тогда мне жаль тебя, Рикки. — Ассасин, сделав длинный выпад, рассек противнику правую руку. Правда, из-за предпринятого маневра он и сам на мгновение открылся. Ракким незамедлительно вонзил клинок ему в бедро. Дарвин словно не заметил глубокой раны. — Самому злейшему врагу не пожелал бы узнать, что я думаю.
Ракким пошел в атаку.
— Тебе все равно, кто выиграет, а кто проиграет. Фундаменталисты… умеренные, католики или евреи. Тебе просто охота убить какое-нибудь влиятельное лицо.
— Это не главное. Главное, чтобы это лицо было трудно убить. Как ибн-Азиза. Как тебя. Самое главное — сложность задачи. Самый страшный грех — не жить так, как того требует истинная натура. Ты сам это знаешь, Рикки.
— Я просил не называть меня так.
Ножи мелькали в их руках, издавая едва слышный свист в тишине церкви. Удар на удар. Клинки редко попадали в цель. По большей части они делали ложные выпады, провоцируя на их отражение. Кровь текла из дюжины порезов на ладонях, руках и лице Дарвина, но ни один не был достаточно глубоким, чтобы повлиять на быстроту его реакции. Ракким тоже покрылся ранками. Кроме того, ассасин успел изучить ритм его движений и теперь все чаще предугадывал выпады, выжидая удобного случая для нанесения решающего удара.
