Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
Оркестр новоорлеанских негров заиграл погребальный марш, который в свое время был исполнен на похоронах Мартина Лютера Кинга. Одесские скрипачи, напротив, стали исполнять мелодию Утесова «Легко на сердце от песни веселой…». Возникла некоторая неразбериха, которую прекратила решительная Луиза Кипчак:
— Откажитесь от этих мелодий, друзья, обратилась она к музыкантам. — Мой папа очень любил ламбаду. В его честь я хочу исполнить этот зажигательный карибский танец.
Музыкантов не нужно было упрашивать. Зазвучала музыка «тропикаль». Прекрасная Луиза Кипчак вскочила на могилу отца и стала танцевать среди цветов и траурных лент, делая восхитительные телодвижения, будто ее прижимал к себе двухметровый мулат, опьяненный кубинским ромом. Оператор Шмульрихтер снимал этот эротический танец, чья пленительная сила опускалась в могилу, достигая скелета любвеобильного отца, что взрастил столь очаровательную дочь. Улетевшие недалеко от клеток дрозды, воробьи, синицы, трясогузки и свиристели на разные голоса подпевали музыкантам.
Мадам Стеклярусова не могла оставаться в стороне от церемонии. На нее нахлынули воспоминания о счастливых днях, проведенных с мужем в новой петербургской квартире, уставленной мебелью из Зимнего дворца, куда постепенно перетекало серебро и золото из музейных запасников. И о горестных днях парижского изгнания, куда они удалились все из-за той же квартиры — притча во языцех злых завистников и коммунистических недобитков. Едва перестала танцевать ламбаду ее красавица дочь, как мадам Стеклярусова обратилась к собравшимся с речью:
— Здесь, на могиле моего незабвенного мужа, я хочу, наконец, открыть вам тайну его безвременной смерти. Дело в том, что он верил в космическое происхождение демократии. Он считал, что демократия была занесена к нам из Космоса. Убежденный космист-демократ, он ночами выходил на крышу нашего петербургского дома и часами смотрел на звезды. Ожидал сигнала и знака, чтобы, повинуясь космической воле, продолжить демократические преобразования в России. Однажды, когда ожидался звездный дождь, зрелище «Леонидов», он отправился на крышу, чтобы услышать долгожданную весть. Скульптор изобразил его именно в этот момент, когда глаза его были устремлены к звездам и весь дух напрягался в надежде услышать благую весть. Но с неба прилетел небольшой метеорит, попал ему в голову, и мы нашли его утром на крыше с метеорным веществом в голове… Мой незабвенный друг, — мадам Стеклярусова обратилась к надгробному памятнику. — Я тоже исполню на твоей могиле танец нашей космической любви! — С этими словами она приподняла юбку, с трудом взгромоздилась на могилу среди лент и цветов и стала танцевать, приговаривая: — Как мне без тебя одиноко!.. Как я хочу к тебе!..
Под ее тяжестью могила проседала, по ней шли трещины.
Есаул подошел к тувинцу Токе:
— Товарищ майор, выполняйте ваш долг.
— Так точно. — Тока, являвшийся кадровым офицером ФСБ, шагнул к могиле. Коснулся заветного винта, чуть поблескивающего между лопатками танцовщицы. Повернул на несколько оборотов. Растяжки распались. Как из прорванного полиэтиленового пакета, все содержимое мадам Стеклярусовой скользко шмякнулось на могилу. Земля разверзлась, и груда костей, несвежей кожи и мяса утекла на дно. Там обнялись два любящих скелета, чтобы навек не расставаться. В воздухе, в гробовом безмолвии, отчетливо прозвучал пророческий стих Иосифа Бродского:
…Черная лента цыганит с ветром.
Странно тебя оставлять нам в этом
Месте, под грудой цветов, в могиле,
Здесь, где люди лежат, как жили,
В вечной своей темноте, в границах.
Разница вся в тишине и в птицах…
Подавленные, все покидали кладбище, утешаясь единственной мыслью о скорых торжествах, — венчании и ночном свадебном пиршестве.
Луиза Кипчак, прижимаясь к мужу Францу Малютке, сказала:
— Знаешь, Франтик, я чувствую какой-то странный зуд во всем теле. Внизу живота, под мышками, под лопаткой, везде-везде. Что бы это могло быть?
— Может, чудовища, которые насиловали тебя на корабле, заразили тебя нехорошей болезнью? Не беда, от этого теперь легко лечат.
— Очень странный зуд, ничем не напоминающий любовное влечение. — Она теснее прижалась к мужу. Потерлась о него лопаткой, которая очень чесалась.
Глава тридцать седьмая
С кладбища, уже в сумерках, все отправились на Дворцовую площадь, где начиналось гулянье. Площадь была оцеплена войсками, не пускавшими простолюдинов и зевак. В арке Главного штаба, перекрывая вход, укрылся спецназ. На кровле Зимнего дворца, за скульптурами и вазами притаились снайперы. Квадрига коней на помпезном фасаде Штаба была покрыта шелковыми попонами. Кариатиды Эрмитажа с ног до головы были убраны живыми цветами. Александрийский столп освещался прожекторами, так что казался выточенным из сияющих самоцветов.
Процессия ступила на площадь, где брусчатка переливалась цветами радуги. Окруженный свитой, величаво и одновременно изящно, вышагивал Президент. Есаул поддерживал его за локоть, обмотав руку в цветастый платок. Никто не видел, что под платком скрывается взведенный Макаров и улыбающиеся уста Есаула шепчут Президенту: «Дернешься, сука, убью». Архиепископ Аарон, опираясь на посох, раздавал благословения, рассыпал по плечам серебряные кудри. Директор Эрмитажа вынес из музейной коллекции рыцарские гобелены, ковры арабских халифов, плащаницы средневековых соборов, знамена времен Столетней войны. Постелил на брусчатку. Гости ступали по узорам и вышивкам, пребывая в блаженстве. Мэр Петербурга Воспаленко-Оскуденко дарила улыбки. Молодые пажи несли за ней гардероб и ширму, позволявшую даме переодеваться каждые пятнадцать минут, не смущая присутствующих зрелищем своей наготы.
При входе на площадь к основной процессии присоединилась ликующая группа геев и трансвеститов, приехавших в Петербург со всей Европы и Америки. Все были хороши собой, с накладными грудями, в шиньонах, с пышными бедрами, накрашенными помадой губами. Группу возглавлял Элтон Джон со своей женой, которая не пожелала сбрить бороды, а только надела розовое трико, подчеркивающее ее мощные клубни и кактусовидный отросток. В этой группе было много известных российских персон — министров правительства, депутатов Думы и Совета Федерации, членов Конституционного суда, звезд шоу-бизнеса, прославленных журналистов и несколько иерархов церкви. Максим Галкин шел в обнимку с Борисом Моисеевым и смешно подделывался под мужчину. Борис Моисеев накрасил губы в свекольный цвет, и каждый его поцелуй оставлял на шее Максима огненный отпечаток. Тут же бренчал на гитаре одетый в кружевной бюстгальтер эстрадный певец, исполнитель шлягера «Москва златоглавая».
Отдельной шеренгой вышагивали, разумеется, не в ногу химерические чудища, плод болезненных фантазий кутюрье Словозайцева. Человек-кабан, двухметрового роста, с косматой щетиной на бедрах, цокал копытами, нес перед собой оранжевый китайский фонарик. Рогатый Карл Маркс, поблескивая на торсе чешуей зеркального карпа, раскачивал цветастое опахало. Пес с тритоньими лапами и хвостом сороки лаял и подпрыгивал. Полутуша, вывалив на бок груду свисавших кишок, хлюпая открытым желудком, несла транспарант: «Нет терроризму!» Мужик с усами Буденного и белой грудью Аллы Пугачевой нес другой транспарант: «Даешь четыре национальных проекта!» Человек-фаллос в инвалидной коляске сжимал крохотными ручками древко, на котором раскачивался плакат: «Голодная наука — позор для страны!» Их всех окружали петербургские демократы, чиновники либеральных воззрений, интеллигенция, среди которой был виден алебастровый бюст академика Дмитрия Лихачева и взятая напрокат в кунсткамере банка с заспиртованным двухголовым младенцем.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
