ногами орденцев, разбрызгивая кровь из глубокой раны.
Ничем хорошим это не закончится.
Я стиснул зубы. До хруста.
Убить Морщинистого, похоже, другого выхода у меня не остаётся. Толкнул:
— Седой, хватит…
И замолчал, ослеплённый вдруг пришедшей в голову мыслью.
— Молодой магистр, что хватит?
Я не ответил ему, совсем другим взглядом ловя машущего мечом Морщинистого. Даже очередной удар голубых лезвий, который принял на себя и защиту Пересмешник, не помешали мне.
Указы клеймят душу. Можно сбросить клеймо, разрушить его, но нельзя стереть клеймо с души.
Вдох, второй, третий. Мне не мешал ни вихрь, раскрутившийся в зале, ни техники, сталкивающиеся друг с другом, ни яростные и возмущённые вопли вокруг.
Я глядел только на Морщинистого и, наконец, увидел.
Шесть осколков печати. Тёмных, выгоревших, разлетевшихся далеко друг от друга.
Мне понадобилось пять вдохов, чтобы свести их вместе, наполнить силой, заставить стать единым, а затем выдохнуть:
— Замерли.
Печать накрыла весь зал, просуществовала миг, уронив вниз всего по одному символу Древних на каждого в зале, но этого хватило. Мой приказ, мой Указ, впечатанный в них символ, остановили сражение в зале.
Замерли все, и замер Морщинистый.
В неудобной позе, прервав на середине удар и технику, но замер, не в силах сопротивляться.
Вдох — и печать над его головой снова треснула, а Морщинистый шевельнулся, разворачиваясь ко мне.
Я покачал головой и влил в неё силу, восстанавливая.
Через вдох она снова треснула, а Морщинистый поднял ладонь.
Я влил в печать ещё силы и ещё, и ещё, не давая Морщинистому нового мига свободы и возможности использовать технику.
— Молодой магистр, освободите меня! — взвыл Седой.
Но мне было не до него. Два цвета восстановленного Указа мало? Ты слишком силён для Указа в два цвета? Я зачерпнул силы из сгустка Виоистия, зачерпнул эссенции, окрашивая свой Указ в третий цвет. С прошлыми двумя этого хватило, а с тобой, Морщинистый? Опомнившись, добавил запрет убивать себя.
Мы замерли, глядя друг на друга. Он с ненавистью, я с насторожённостью, готовый влить в Указ ещё силы, заращивая трещину. Но Указ держался, хотя на шее Морщинистого уже вздулись жилы, отражая накал его сражения с печатью.
— Магистр Леград! — рявкнул Красноволосый. — Снимите ограничение, либо я тоже сломаю вашу печать.
Освободив немного внимания, я снял ограничение с Седого, Зеленорукого, Пересмешника и Красноволосого, торопливо прошёлся по остальным, добавляя им третий цвет и щедро расходуя эссенцию. Впрочем, с моими похождениями и тренировками там давно уже моя эссенция, а не Виостия, неясно только, почему я могу восполнять её запас сил, а ощутить её так и не могу.
Красноволосый повёл плечами, убрал меч в кольцо и кивнул:
— Благодарю, магистр.
— А мы? — изумился кто-то из всё ещё скованных орденцев.
— А вы, — вместо меня ответил Седой, — только тогда, когда мы услышим, что произошло с Дарагалом.
Я сообщил:
— Над ним Истина. Спрашивайте.
Седой и Красноволосый одновременно шагнули вперёд, переглянулись и обменялись жестами. Кивнули друг другу, и Красноволосый задал первый вопрос:
— Дарагал, верен ли ты Ордену Небесного Меча?
— Что за глупость спрашиваешь ты, уговоривший на предательство трусов, которые боялись остаться в меньшинстве? В этом зале нет ни одного верного Ордену.
Красноволосый покачал головой:
— Я вижу, как дрожат твои веки, я слышу, как тяжело ты дышишь. Мне даже не нужно подтверждения магистра, я знаю и так — ты играешь словами, но даже это даётся тебе через боль. Отвечай кратко. Кому ты служишь?
— Себе!
— Брат, ты забыл, комтур чего я и что мне иногда приходилось делать с врагами Ордена? Не заставляй меня. Кому ты передавал сведения об Ордене?
Морщинистого хватило на пять вдохов, а затем он просипел сквозь зубы:
— Вилорцам.
Седой выругался, а Красноволосый обернулся ко мне и спросил:
— Над ним же была их печать, да?
Я медленно качнул головой из стороны в сторону.
— Нет.
Красноволосый осунулся, посерел, вновь повернулся к Морщинистому:
— Брат, ты же был лучшим среди нас, сильнейшим, ты же был нашей надеждой всё это время, почему?
— Почему? — просипел с ненавистью Морщинистый. — И ты ещё спрашиваешь? Я был талантом, мне пророчили силу Повелителя Стихии в двадцать семь лет. А что я имею? Я застрял на гарховом этапе Властелина на половину столетия! Нам нет больше доступа на Дикие Земли. Я младше тебя, я талантливей тебя, но погляди на меня, погляди! Я искалечен в борьбе за Орден и чего добился? Того, что медленно умираю от старости и ран, сократив свой срок жизни и растеряв впустую потенциал Возвышения?
— Брат…
— Будь проклят Орден! — заорал, брызгая слюной, Морщинистый. — Будь прокляты ваши глупые надежды на его возрождение, на искупление нашей несуществующей вины, будьте вы все прокляты! С этим гарховым Орденом я потерял всё! Будущее, настоящее, друзей, любимую. Всё! В день, когда Орден исчезнет, я не пророню ни слезинки! Хватит ему калечить жизни людей! Хватит!
Красноволосый шатнулся, отступил, прикрывая глаза рукой. Его место занял Седой:
— Ты уговорил сомневающихся пойти за мной. Зачем ты это сделал?
— Если Орден не хочет сдыхать на Поле Битвы клана Кунг, то нужно проследить, чтобы он сделал это в другом месте. И сразу, вместе. Орден должен исчезнуть.
Красноволосый, не открывая лица, пробормотал:
— Ты же так любил Орден, ты же…
— Я любил его, я верил в него, а затем остался с клеймом предателя Империи. Словно этого мало, я своими руками отправил Паоми на смерть.
— Не смей приплетать её! — рявкнул вдруг Седой. — Она никогда не любила тебя и не давала повода тебе называть её любимой.
Я