минут, а я уже успела запутаться. Пока мы просто осматриваемся, надеемся заметить что-то важное, но нужно как можно быстрее выбрать дверь, не то наши блуждания могут вызвать подозрение.
— А здесь все продумано, — тихим голосом произносит Ли, — запускают врага внутрь, и будет он искать выход до самой смерти.
— Вообще-то в этом есть смысл, — соглашается Двэйн, — но мне кажется, что мы близко к центральной лаборатории. По плану Томаззо должно быть так.
— Очень надеюсь, — бурчит Ли.
— Нам нужно выбрать дверь, — вмешиваюсь я, — мы ходим слишком долго.
Старший кивает как раз в тот момент, когда позади раздается звук открывающейся двери и громкие голоса вырываются в коридор. Мы не оборачиваемся и резко сворачиваем за угол. Здесь только две двери, рука Двэйна ложится на ручку ближайшей из них, тихо поворачивает ее, и мы ныряем в полутьму.
После яркого неонового света ламп эта комната выглядит еще мрачнее, поэтому нам требуется некоторое время, чтобы оглядеться. Здесь несколько столов и складывающихся стульев, пара шкафов с неизвестным содержимым, невысокая трибуна для докладов, а рядом с ней проектор на трех паучьих ножках. Мы разбредаемся по комнате, Двэйн заглядывает в шкафы и быстрыми движениями пролистывает найденные книги. Не знаю, что ему удается увидеть в таких потемках! Ли с любопытством оглядывает странные предметы, а я подхожу к проектору.
Слева от него тянутся длинные полки с папками, на каждой из которых торчит цветной ярлычок. «А», «Б», «В»… Я подхожу к ним поближе. На каждую букву — десятки тонких папок с круглыми дисками внутри. На обложках — фамилии или длинные скучные названия, вроде «Исследование биологических цепочек в системе хищнических групп Пустоши». Я прохожу вдоль полки и невольно останавливаю взгляд на букве «К». Рука тянется сама собой, я перебираю папки до тех пор, пока не замечаю знакомую фамилию — «Кастерли». Я замираю. По затылку пробегает холодок. Под фамилией моих родителей-охотников подпись — «Макклейн». Желудок скручивается. Я без лишних раздумий достаю диск и подхожу к проектору. Система обыкновенная, совсем как в школе, так что мне удается разобраться без труда. Я вставляю диск в узкое отверстие и нажимаю всего две кнопки.
Легкий щелчок, и на стене появляются крупные картинки. Я не вижу ребят, но знаю, что они повернулись в мою сторону. Черно-белые снимки сменяют друг друга, а я не имею понятия, что такое они показывают. Смутно припоминаются уроки биологии в школе, и я жалею, что уделяла ей так мало внимания. Что это: нейронные связи? Внутреннее строение клеток? Для меня все выглядит одинаково, а слова, которые иногда появляются вместе с изображениями, выглядят набором букв, а иногда и отменным ругательством. Я раздражена и хочу все отключить, но тут нас оглушают голоса. Они раздаются за дверью — те же спорщики, что выгнали нас из коридора. Мы испуганно переглядываемся, Двэйн и Ли прячутся в промежуток между шкафами и стеной, друг напротив друга, но мне не хватает времени, чтобы пересечь комнату. Голоса совсем рядом. Глаза мечутся от одного предмета к другому, и взгляд цепляется за трибуну для докладов. Я подлетаю к ней и забираюсь в это маленькое пространство, прижав ноги к груди. Мне тяжело дышать, и вдруг я замечаю, что слайды продолжают сменяться, и мысленно ругаюсь. Я не выключила проектор! Дверь открывается, голоса только что споривших мужчин затихают.
— Ох, что это? — восклицает один, и в голове возникает образ седого бородатого ученого. — Кто это не выключил проектор?
Каблуки ботинок стучат по плиточному полу и замирают в нескольких шагах от меня. Стойте там, я умоляю вас, стойте там!
— Подождите, профессор, — второй голос тоже звучит немолодо, но он не такой низкий и бархатистый. — Это последние исследования?
— Нет, что вы! Это уже история, но при этом какая! Наши первые открытия и разработки. Можно назвать это хроно-лентой.
— Точно, я помню этот эксперимент. Цитадель тогда зарегистрировала энергетические импульсы во время пожара.
— Да! Тогда выгорел большой участок. А вот посмотрите, этот волк прошел через многие наши испытания, долго держался! Они поразительно выносливы!
— Жаль, что все-таки он не дотянул.
— Зато посмотрите, нам удалось изучить его организм. — Я слежу за картинками вместе с учеными, и от увиденного к горлу подходит тошнота, так что приходится отвернуться. — Впрочем, это мало что дало, — продолжает голос, — зверь как зверь, нам так и не удалось понять, как они подчиняются Пустоши, да и подчиняются ли вообще. А какие они вымахали в лесу! До Объединений никто такого не видел.
— Сколько бьемся-бьемся, а все без толку.
— Ну не скажите. Конечно, продвигаемся мы медленно, но нам многое удалось. Вот взять этот снимок, проект Кастерли.
Эта фамилия прозвучала как гонг в моей голове, и я снова поворачиваюсь к проекции.
— Это же они обнаружили Тьму?
Я вздрагиваю.
— Да, и не только. Это их разработки легли в основу оружия, которое мы тестировали на паучихе.
— Разве их?
— Да, пришлось по записям все собирать, ведь они не успели завершить свой проект. Жили как ученые, закончили как охотники. По крайней мере, так говорят.
— А есть основание полагать обратное?
— Не знаю, никто не стал возиться с эти делом. Но странно, ведь Кастерли работали вместе с Макклейнами, что могло у них случиться? Вот посмотрите, на фотографии настоящие друзья!
Я до боли всматриваюсь в знакомые и незнакомые лица, пока кадр не сменяется. Что за глупости? Что они такое говорят?
— Макклейны? Они разве не из сопротивления?
— В том то и дело, что да. Они были из Пустоши, но каким-то образом удалось уговорить их работать на Цитадель. Кастерли считали, что только изгнанники могут по-настоящему понять лес, и этим нельзя было пренебрегать. Но, как видим, из этого только трагедия и вышла, хотя сам проект стал для нас настоящим подспорьем. Кто знает, будь они живы, может, мы бы уже сейчас могли управлять Пустошью.
— А что же Тьма? Я слышал, они помешались на ней.
— Да, мы часто грешим этим, такова суть нашей работы. Когда они впервые столкнулись с Тьмой, то, разумеется, загорелись идеей все о ней разузнать.
— И результаты?
— Как плохо вы осведомлены о нашей работе, скажу я вам, — ворчит старик, — никаких результатов! Этот вопрос все так же
