что? На чудо? Я тебе об этом и говорю, Лука! Пациент имеет право надеяться, а врачи должны смотреть правде в глаза. Вот Шут: на протяжении шести лет он сбегал от нас и жил этой идеей побега, а сейчас в нём что-то надломилось. Пусть мы сто раз правы и предельно осторожны, но мы его сломали, понимаешь? Может быть, это всего лишь перезагрузка, и через пару недель он снова встанет и побежит от тебя прямо в небо, а может быть, он станет такой же пустой оболочкой, какой когда-то был Амнезис. И сейчас твоя задача найти этот баланс, эту золотую середину между бесконечной энергией и пустотой. Но не питай иллюзий: надежда на чудо даёт тебе подсознательное право где-нибудь схалтурить.
Лука Алексеевич ничего не ответил, только снял очки и протёр их концом своей рубашки.
***
Этот разговор состоялся спустя неделю после побега Шута, осознания Писателя и тополиной метели. Состояние Евы ухудшалось: ей повсюду мерещился то тёмный расплывчатый силуэт, наблюдающий за ней откуда-то издалека, то Бесовцев, пускающий, как дракон, густые клубы дыма, то Мария с огромными бараньими рогами на голове, которая почему-то постоянно смеялась над ней, и её хохот всё время звенел в ушах Евы. Она никому не говорила об этом, но она чувствовала, что уходит, медленно и безвозвратно; Еве каждый раз казалось, что ещё одна капля, и вода выплеснется через край, но капли падали, а она всё держалась и с трепетом ждала следующей. Ева старалась не оставаться одна и была рада приходу любого своего знакомого, особенно Саваофа Теодоровича, который, как и все, видя её желание наверстать время и провести его как можно больше в кругу друзей, приходил настолько часто, насколько мог. Все были здесь: начиная Адой и заканчивая Николаем, который с горечью осознавал, что ему всё-таки придётся исполнить своё обещание.
Это был приятный пасмурный день. Небо заволокла лёгкая полупрозрачная пелена, и солнце на некоторое время спрятало свои яркие обжигающие лучи, позволив всем выдохнуть спокойно после нескольких дней удушающей жары. Ева на добровольческих началах работала в саду: она выкапывала старые луковицы белых лилий и сажала новые даже несмотря на то, что ей казалось, будто под землёй кто-то хрипло дышит и зовёт её на помощь. Рядом с ней, пребывая в флегматическом спокойствии, подметал Амнезис.
— Как много в этом году тополиного пуха! — сказал он, ритмично работая метлой. — Хоть подушки набивай, честное слово!
— Это верно, — хмыкнула Ева, вспомнив, откуда такое количество пуха. — Боюсь представить, что сейчас в море: там же, наверное, невозможно купаться!
— Не знаю, — пожал плечами Амнезис и, отложив метлу, стал складывать пух в большой чёрный пакет. — Давно не был на море.
— А что так?
— Холодно ещё: вода не прогрелась. Эти дни было жарко, я бы сходил, но, согласен, сейчас там вместо воды наверняка одна сплошная мокрая вата. Да и настроения как-то не было.
— Ох, Амнезис… — вздохнула Ева, поднимаясь с корточек. — У тебя ведь ни на что нет настроения. Тебе надо чего-нибудь захотеть.
— Знаю, знаю… Но море — это другое дело. Она… Такая загадочная, такая непонятная. Такая…
— Кто — она?
— Волна. Может, прозвучит несколько романтично, но у меня с морем особые отношения. Меня ведь Фома Андреевич на берегу моря нашёл, ты не знала?
— Нет, ты не рассказывал.
— Возможно. Да, прямо тут и нашёл. Не веришь? Он каждый вечер возвращается домой по набережной, а однажды, шестнадцать лет назад, видит — человек лежит… Пришлось вернуться.
— Удивительно.
— Не то слово, — Амнезис скупо улыбнулся и мечтательно опёрся на метлу. — Он всё любит шутить, мол, «какая русалочка вынесла тебя на берег?» Я сам задавал себе этот вопрос, много раз задавал. Нет, ты представляешь, каково это? Проснуться, понять, что ты не помнишь, как тебя зовут, и лишь знать, что море вынесло тебя на берег… Откуда? Из каких далёких стран? Неизвестно, — и Амнезис, легко вздохнув, продолжил мести, очевидно, находя в работе временное успокоение.
— Друзья! — услышали они бодрый голос Луки Алексеевича. Он вёл за руку, как маленького ребёнка, Шута и махал им издали рукой, привлекая внимание. — Вот вам подмога, думаю, вы не против. У Моти в последнее время упадок сил, ему нужно развеяться, а, как известно, лучший отдых — это смена деятельности. Не буду вам мешать.
— Видите ли, в чём дело, — тихо обратился Лука Алексеевич к Еве и Амнезису, отойдя вместе с ними подальше от Шута. — Мотю нужно расшевелить. Он совершенно ничего не делает и, что страшнее, ничего не хочет! Его состояние сейчас близко к твоему состоянию, Амнезис, в первые годы пребывания в больнице. Я не могу остаться, потому что, боюсь, моё присутствие может его смущать и означать излишнюю опеку, но, не волнуйтесь, я недалеко: мы с Фомой Андреевичем будем в беседке, так что зовите, если что. Постарайтесь его разговорить, только, пожалуйста, беседуйте о чём-нибудь отвлечённом, о погоде, например.
— Мы поняли, Лука Алексеевич, — тепло улыбнулся ему Амнезис. Лука Алексеевич удивлённо поднял брови и тоже улыбнулся.
— Молодец, Амнезис! Так держать! — воскликнул он, ободряюще похлопывая его по плечу. — Теперь надо справиться с приступами, и будешь совсем здоров!
— Спасибо, Лука Алексеевич. Да мне бы прошлое вспомнить, и всё, я был бы счастлив…
— Ну, не буду повторять слова Фомы Андреевича, думаю, ты и сам их прекрасно знаешь. Хорошего дня вам!
— И Вам, Лука Алексеевич!..
Да, Шута было не узнать: ему поручили рыхлить землю там, где потом должны были расцвести пышноголовые астры, но то ли он действительно ослабел за эти дни, то ли не прикладывал совершенно никаких усилий, тем не менее, он ничего не делал, а только слегка водил граблями по земле, уставившись пустым взглядом в одну точку.
— Шут, ну что случилось? — ласково спросила Ева, поправляя ему грабли. — Вернёшься ты ещё в свой цирк, обязательно вернёшься!
— Нет, Ева, не вернусь.
— Шут, не говори ерунды. Так могу сказать я и может сказать Ева, потому что у нас, извини меня, пожалуйста, случаи посерьёзнее: шизофрения и амнезия ежедневными тренировками не лечатся. А ты уже проделал такой большой путь! Я помню тебя в первые дни пребывания здесь: ты же был ходячий тик! Бил посуду, окна… Не специально, конечно, хотя кто тебя знает.
Шут глубоко вздохнул и прикрыл глаза.
— Что вы хотите от меня?
— Ты сдался, — сказала Ева, осторожно отодвигая рыжего паренька в сторону: она посадила уже двенадцать луковиц и должна была переходить к тому месту, где как бы работал Шут, но там всё было
