он не должен спать. По крайней мере не сейчас. Иначе он никогда не проснется. Но сон пересилил волю. Жакар зарылся лицом в мантию и закрыл глаза. Влажная мордочка ткнулась в щеку, кто-то грыз щиколотку. Ну и пусть. Мех и перья окружили его, поглотили. Он уже спал.
Ему снилось, будто меч Петра перековали заново, и они срослись, стали единым целым с несравненным клинком, отполированным так, что в нем отражались птицы в полете. Жакар внезапно очнулся, уверенный, что умер. Вовсе нет. Вполне живой, голодный, с больными ногами и головой. Вена на виске пульсировала под короной. Лицо под мантией покрылось потом. Жакар вскочил на ноги.
Все вокруг изменилось до неузнаваемости. Теперь он оказался в зеленом гроте. Деревья вокруг росли абсолютно симметрично. Свод плотной листвы не пропускал ни единого солнечного луча. Король пошел наугад. Невысокие зеленые покои открывались перед ним один за другим, бесконечная анфилада, все более темная, густо-изумрудная, непроницаемая для света. Он двигался в строго определенном направлении под воздействием магнитного поля, еще не проснувшись, как сомнамбула. Неужели он вошел в Гиблый лес? Был некогда королем? Женился на Виктории? Убил своего брата Тибо? Неверная хрупкая жизнь рассыпалась на глазах. Реальность расплывалась и ускользала.
В самой тесной, темной, душной каморке корни вдруг схватили его за ноги. Не успел он опомниться, как уже лежал, связанный, на земле. Корона укатилась далеко вперед, продолжая путь без него. Корни спеленали его с головы до ног, обмотали, превратили в сверток. В мумию. Он не мог пошевелиться. Трава зашелестела, земля раскрылась, как гигантская пасть, и пожрала беспомощного монарха. Он упал в бездонную пропасть.
Бесконечно падал, падал и падал. К горлу подступала жгучая горькая желчь, субстанция невыносимого страха. Не его собственного ужаса – страха других людей, что мучились по его вине. Каждой жертвы колбасника, каждого ссыльного на Белом острове, каждого мятежника, вздернутого на виселицу. Короля одолевал страх во всех проявлениях, разных оттенков. Ужас зарезанных, сброшенных с мыса Забвения, тех, кому без наркоза отрубали руки и ноги, вырывали ногти по одному. Тоска Тибо, не желавшего поединка. Унижение раздавленного вконец Бенуа. Адские муки. Угрызения совести. И голод, изнуряющий, жестокий, как гончие на охоте, как натиск кавалерии. А еще ненависть. Дикая ненависть, засевшая в печенках, отравляющая дни, ночи, мысли, слова и поступки. Жакар летел вниз сквозь чужие страдания, окруженный кошмарами подсознания, безжалостными, безвыходными. Нет ему спасения, нет избавления.
И все-таки кто-то извне помог ему и вытащил из мрака. Король вернулся со Страшного суда на то же самое место. Он по-прежнему лежал на земле. Корона откатилась чуть левее, а справа весело шумел водопад. Он бил из белой скалы, искусно обработанной эрозией. Жакар с трудом дополз до него. Снял перчатки, потрогал воду, затем погрузил в нее голову. Долго пил и умывался, тер руки, счищая с себя прегрешения. От всей души благодарил силу, вернувшую его в этот мир. Но вода, целительная и благая, не могла освободить его от чужих бед, что отравили его изнутри, проникли в легкие, в селезенку, так что язык во рту горел и распух.
Когда Жакар выпрямился, все вокруг снова переменилось. Теперь он стоял на прямой широкой дороге, неуклонно ведущей к цели, вымощенной черными плитами вулканического туфа. По обеим сторонам высокая живая изгородь из боярышника. Никуда не свернешь. Дорога приказывала: «Вперед!»
Взяв корону под мышку, прижав локтем скипетр, Жакар повиновался. Перчатки он брать не стал. Что-то внутри подсказывало, что жар следовало загребать голыми руками. Магнитное поле усиливалось. Перед глазами все расплывалось, по ногам бежали мурашки, в ушах барабанный бой. Контуры предметов смещены и разорваны, будто отражения в бегущей воде. Всякий раз, как он наступал на черный камень, его пронизывала дрожь от пяток до макушки.
Держись. Держись.
Король не узнавал своих ощущений. Все, к чему он привык, растворилось вдали, отдало швартовы. Дворец, Виктория, большие и малые интриги, опьянение властью, собственное имя. Упущенные возможности тоже пропали вместе с ребенком, убедившим его войти в Гиблый лес. Ни тот, ни другой Жакар больше не существовали. Вулканический туф впитал их, колючий боярышник разодрал в клочья.
Камень. Петр. Камень. Петр.
Ступня на ступени.
Дрожь от макушки до пят, пронизывающая сжигающая молния.
Держись.
Дорога оказалась длинной. А нужно пройти ее всю. Кривые дорожки прошлого вдруг сложились в одну прямую последнюю линию, летевшую, словно стрела, к неминуемой цели. В центр мишени. В Круг. Тот самый Круг.
В полном изнеможении Жакар наконец добрел до круглой лужайки, окруженной обомшелыми деревьями, освещенной болезненным, призрачным мерцанием светящихся грибов. Посередине дуб-патриарх обнимал корнями надгробную плиту. Именно так ее описывала Сидра. А вот воздействие Круга она описать не смогла. Он был священным. Магнитное поле набрало здесь такую силу, что Жакар упал на колени.
– Ты. Тут. На колени!
Жакар обрадовался голосу матери, поскольку утратил все остальное. Она была где-то рядом, но он ее не видел.
– Время пришло, – сказала она, и тогда Жакар заметил ее по ту сторону Круга.
Сидра держала за руку светловолосую смуглую девочку, одетую в безрукавку из заячьих шкурок.
– Кого ты видишь?
– Принцессу, – прохрипел Жакар остатком голоса.
– А еще кого?
– Тебя.
– Кто я?
– Королева.
– Кто еще тут есть?
Жакар не понял ее. Дуб? Надгробная плита? Все перемешалось. Сидра указала на него самого.
– Король?
– Принцесса, королева, король. Семья наконец-то в сборе.
Жакару на миг показалось, что они втроем дружно заживут в красно-изумрудном дворце. Идиллия ему не понравилась. И вдруг его осенило, он догадался, о чем говорила Сидра. Они – персонажи древней трагедии и собрались там, где она случилась много лет назад. Веками Гиблый лес ждал новой драмы. А может быть, и не ждал.
– Чего ты хочешь, Сидра?
– Я ничего не хочу.
Сидра долго, пристально вглядывалась в своего сына. Само совершенство. От нее он унаследовал звериную мощь и стать. От нее и от всех майских первениц. Изнуренный бременем всего королевства, измученный Гиблым лесом, он стал идеальной жертвой, готовой искупить грех Петра. Если бы Сидра родила принцессу, мистерия свершилась бы гораздо раньше. Она, Альберик и их дочь стали бы отражением семьи былых времен. Но Сидра родила принца и тем самым отсрочила развязку. Нет, сама по себе она ничего не хотела. А вот Гиблый лес…
– Лесу нужен король.
– Почему ты не отдала ему Тибо? – Жакар боялся узнать ответ. – Он приходил сюда, ты могла бы забрать его вместе с дочерью…
Жакар говорил правду. Тибо охотно пожертвовал бы собой ради королевства. Сидра заполучила бы принцессу и короля. Светящийся цветок на лбу младенца в день крещения – верный знак того, что ему предназначено спасти свой народ. Но именно цветок света помешал Сидре принести его в жертву.
– Я отняла у него дочь, этого достаточно.
Жакар обиженно умолк, окаменел. Потом захотел встать,
