Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
На протяжении всей письменной истории бесполезно искать систематическую связь между переменами в неравенстве и экономическими факторами, помимо только что указанных. Две главных выравнивающих силы досовременных обществ обычно шли рука об руку с расходящимися экономическими трендами. Так, если распад государства или крах системы обычно снижал среднее производство на душу населения, из-за чего выравнивание совпадало с увеличением бедности, то крупные эпидемии имели противоположный эффект, приводя к выравниванию благодаря повышению производительности и потребления неэлитных групп, поскольку тогда ослабевало мальтузианское ограничение. Также наблюдается схожее отсутствие прямой связи между неравенством и экономическим ростом на протяжении столетий после Черной смерти, когда неравенство росло как в динамических, так и в переживавших стагнацию европейских экономиках; при этом в таких структурно схожих странах, как Испания и Португалия ранней современности, наблюдались разные итоги в связи с неравенством. Говоря очень грубо, в эволюции неравенства доиндустриальной эпохи гораздо более важную роль играли политические отношения, баланс власти и демография, нежели какие-то особенности экономического развития[530].
Следующий грандиозный переход, от аграрного к индустриальному обществу и от экономики органического топлива к экономике ископаемого топлива, оказал разные эффекты на неравенство доходов и богатства. Хотя многое зависело от того, насколько далеко заходило неравенство в конкретном обществе до перехода, индустриальная революция обычно поддерживала материальное неравенство и даже усиливала его. Такое положение дел, наблюдавшееся в индустриализирующихся, а также в поставляющих сырье странах XIX и начала XX веков, закончилось самыми мощными потрясениями во всей известной истории, источниками которых были войны с массовой мобилизацией и трансформационные революции.
За тысячелетия истории выкристаллизовалась одна простая истина: начиная с самой зари цивилизации экономического развития и построения государств благоприятствовали росту неравенства, но крайне редко создавали, если вообще создавали, механизмы его сдерживания. Вплоть до «Великой компрессии» 1914–1950 годов включительно очень трудно выявить четко обозначенные и нетривиальные случаи сокращения материального неравенства, которые не были бы тем или иным образом связаны с насильственными потрясениями. Как мы видели ранее, досовременные примеры ограничены частью Португалии от XVI до XVII века и, возможно, Японией периода изоляции с XVII по середину XIX века. В современном мире неожиданное снижение неравенства в Швеции, Норвегии и, возможно, Германии за несколько лет до Первой мировой войны было слишком кратковременным, чтобы попытаться предсказать, как бы развивалась эта тенденция в долгой перспективе. Случаи в Италии остаются слишком неопределенными, чтобы что-то добавить в эти предположения. Если я и пропустил какие-то другие случаи или если появятся какие-то новые доказательства, то все равно не остается сомнений в том, что мирное выравнивание было исключительно редким феноменом. И хотя во многих странах выравнивание доходов и особенно богатства продолжалось на протяжении примерно поколения после суровых 1940-х, а также затронуло ряд развивающихся стран, этот процесс трудно, если вообще возможно, отделить от его чрезвычайно насильственных корней. Даже Латинская Америка, казавшаяся несколько лет назад наиболее многообещающим кандидатом на мирное выравнивание, вполне может разочаровать[531].
Разрыв (располагаемых) доходов не может расти вечно. Для определенного уровня развития его сдерживает потолок, чувствительный к средней производительности на душу населения, но очень жесткий в длительной перспективе: я рассуждаю о лежащей в основе этого явления концепции в приложении в конце этой книги. История показывает, что в отсутствие насильственных выравнивающих событий неравенство обычно бывает довольно высоким, близким к теоретическому максимуму, и может оставаться высоким в течение продолжительного времени. В ходе восстановления от насильственных потрясений происходило известное увеличение концентрации доходов и богатства: в Высоком Средневековье, с 1500 по 1900 год, в Европе, в более краткие периоды в Америке и, предположительно, в последние несколько десятилетий в большинстве регионов мира. Эти тенденции к восстановлению указывают на общую норму, применимую к очень разным стадиям развития – аграрным, индустриальным и постиндустриальным обществам, а также к растущим и стагнирующим экономикам. Такая общая черта указывает на необходимость более смелых межкультурных исследований и теоретических построений: как я говорил в начале, для надлежащего обзора всех разнообразных сил, постоянно подталкивавших неравенство вверх после кратковременных спадов, потребовалась бы еще одна книга схожего, если не превосходящего объема.
«Единственной причиной было огромное неравенство благосостояний»: от неравенства к насилию?
Остаются два важных вопроса: если насильственные потрясения играли настолько критичную роль в сдерживании и снижении неравенства, то должны ли они были неминуемо произойти? И если бы они не произошли, то как бы развивалось неравенство в их отсутствие? Первый, более традиционный, касается исторической причинно-следственной связи, тогда как последний заставляет задуматься о гипотетических сценариях. Начну с первой проблемы.
Нет никаких данных, позволяющих предположить, что в доиндустриальных обществах содержались какие-то зародыши существенного мирного выравнивания. Но можем ли мы утверждать, что насильственные потрясения, разрушившие установленные иерархии власти, дохода и богатства, были случайными, внешними событиями? Что, если они – в значительной мере порождение напряжений, возникающих в результате высокого неравенства? Возможно, что те самые элитарные политические тенденции, ориентированные на усиление власти отдельных лиц и сделавшие ранние общества настолько неравными, и ускорили последующий крах этих обществ. Это должно быть особенно верным в отношении крупных имперских образований, которые не только сталкивались с внешними угрозами и противостояли им, но и были вынуждены бороться с внутренними выступлениями местных элит, стремящихся урвать свою часть власти и приватизировать присвоение излишков, тем самым лишая правителей средств объединения таких неоднородных государств. Во второй главе я уже описывал подобные тенденции в истории Китая и Рима. Но недостаточно просто представить себе гомеостатическое взаимодействие, при котором, выражаясь словами Бранко Милановича,
усиливающееся неравенство и в самом деле приводит в действие силы, часто деструктивного характера, которые в конечном итоге и снижают его, но в процессе разрушают и губят многое другое, включая миллионы человеческих жизней и огромный объем богатства. Очень высокое неравенство в какой-то момент лишается возможности поддерживать свое существование, но само по себе оно не уменьшается; оно, скорее, генерирует процессы, такие как войны, социальные протесты и революции, которые уменьшают его[532].
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
