— Но я не говорю прямо, что король Бонкорро занимается этим, — уточнила Алисанда. — Я говорю только, что это вероятно. — Она обернулась и посмотрела на мужа. — Не мог бы ты отправиться на юг и принести мне ответ, Мэтью? Я знаю, ты в последнее время чем-то недоволен.
— Это точно, — согласился Мэт. — Придворная жизнь, все эти дворцовые интриги — от них с ума можно сойти. Я способен это воспринимать только в ограниченном количестве. Просто ума не приложу, как ты все это выносишь, милая.
— А я, наоборот, этим наслаждаюсь, — улыбнулась в ответ Алисанда, — в том, чтобы держать всех этих придворных в повиновении, есть привкус приключения. И еще я стараюсь заставить их всех до единого приносить пользу стране.
— Угу, — буркнул Мэт. — Знаешь, на что это похоже? На то, будто бы ты босиком танцуешь на крокодильих спинах. Ладно, милая, я готов выполнить твою просьбу. Мой первый помощник — чародей Орто Дружелюбный вполне управится с будничными делами.
— О, он мне очень помог, когда нам пришлось следовать за тобой в Аллюстрию, — признала Алисанда. — Ты его восхитительно обучил.
— Надеюсь, я не переусердствовал? — бросил Мэт на королеву осторожный взгляд. — Ну ладно, в любом случае он знает, как связаться со мной, если стрясется беда. Ты хочешь, чтобы я тронулся в путь сегодня?
— Чем скорее ты уйдешь, тем скорее вернешься, — сказала Алисанда, взяла мужа за руку и прижалась к нему. — Возвращайся ко мне поскорее, супруг мой. Как долги будут мои ночи до твоего возвращения...
Мэт крепко обнял жену и поцеловал долгим поцелуем. Этот поцелуй ему хотелось унести с собой.
* * *
При воспоминании о том поцелуе и о том, что последовало за ним, Мэта зазнобило, но он усилием воли вернул себя к настоящему, к южной ярмарке. Вот так и получилось, что к вечеру он ушел из дворца, купил в городе мешок и кое-какие вещицы, после чего отправился к югу, по пути торгуясь и выменивая горшки на сковородки, а сковородки продавая за мелкие медные монеты. И чем дальше он уходил к югу, тем неспокойнее становилась обстановка вокруг. Мэт понял, что Алисанда права. Кругом все были чем-то недовольны, ходили разговоры про то, что в Латрурии, дескать, лучше правят, чем в Меровенсе. Судя по всему, получалось, что народу в Латрурии живется легче и богаче, даже сервам, — там у всех завелись небольшие, но денежки. А простолюдины верили всем слухам на свете.
Однако слухи распространяли никакие не лазутчики, их разносили крестьяне. Мэт с изумлением обнаружил, что границу Меровенса охраняли только от предположительного вторжения вражеской армии, однако при этом никто всерьез не предполагал, что таковое вторжение возможно. Правда, бароны, обитавшие в приграничных областях, охраняли дороги, но большей частью ради того, чтобы содрать с путешествующих пошлину или пограничный сбор — этих возможность вторжения и вовсе не волновала. Ну а крестьяне преспокойно гуляли туда-сюда по приграничным полям, не обращая никакого внимания на невидимую линию, что пролегла через пастбище или делила пополам реку. В обе стороны по реке сновали маленькие лодочки, не повинуясь никаким законам, кроме законов природы, да и из этих — только тем, что имели отношение к силе течения и направлению ветра.
С другой стороны, никакого закона и не существовало. Мэт вообще смог припомнить лишь один-единственный закон: о запрете черной магии и разбойничества. Все остальные жили по закону, если платили подати.
Некоторые, конечно, этого делать не хотели. Граница прямо-таки кишела контрабандистами.
Бароны-таможенники, похоже, на это дело взирали сквозь пальцы, может быть, из-за того, что пошлина на ввозимые товары должна была поступать королеве. С какой же стати им волноваться, если им с этого не полагалось ни гроша? О, к их чести надо сказать, они раз в несколько дней отправляли дозорных, и те бродили по полям вдоль невидимой линии, однако дозорным куда больше хотелось порезвиться, нежели вылавливать нарушителей границы. К тому же дозорные производили ужасный шум во время своих выездов: они играли на дудках, хохотали, подшучивали друг над дружкой, поэтому у крестьян, собравшихся навестить своих родичей, что жили по другую сторону границы, была уйма времени и возможностей спрятаться где-нибудь в кустиках и переждать, пока бравые пограничники отъедут подальше и скроются из глаз.
У Мэта это никаких возражений не вызывало, хотя собирать таможенные пошлины было бы совсем недурно. Однако он был бы последним из тех, кому пришло бы в голову возбранять родственникам ходить друг к другу в гости и уж тем более работать там, где им заблагорассудится.
Странствия привели Мэта на эту ярмарку, располагавшуюся у самой границы. Он своими глазами видел, как снуют по пограничной реке лодки, видел, что никто не усматривает в таком положении дел ничего дурного — да так оно и было, если и та, и другая сторона закрывали глаза на проблему таможенных пошлин. А уж Мэту лично не было никакого дела до того, чтобы, к примеру, взять и содрать с какого-нибудь латрурийского торговца полбушеля репы. Какие-то пошлины с крестьян брали уже здесь, на ярмарке, и они, конечно, по этому поводу ворчали, но не так чтобы очень. Пошлины были, прямо сказать, мизерные. И уж конечно, торговцы неустанно повторяли, что при въезде в Латрурию никто с них никаких пошлин вообще не берет...
Мэт много чего наслушался: про то, как славно живется в Латрурии крестьянам, про то, что у них через неделю на обед — мясо, да какое — курятина! А еще три раза в неделю рыба. Кроме того, латрурийцы рассказывали об отмене законов на лесные владения и о том, что им дозволяется охотиться и рыбачить, где угодно и сколько угодно, лишь бы только они не убивали чересчур много дичи и зверья и не опустошали рыбные заводи. Латрурийцы хвастались также новыми домами, шерстяными плащами, сшитыми их женами из хорошей ткани, выменянной у пастухов, и новыми рубахами — ведь теперь они могли оставлять себе намного больше льна. Словом, они хвастались всем тем, о чем только мечтали жители Меровенса. А когда-то было совсем наоборот. Теперь же хвастались латрурийцы, как бы наверстывая упущенное.
Что же удивляться: естественно, жители Меровенса недовольно ворчали — и было с чего ворчать. Мэт решил, что хватит ему разгуливать в лохмотьях. Пора переодеться во что-нибудь поприличнее для глаз и поприятнее для тела. Настал час вызнать, что на уме у аристократии.
Потому он ушел с ярмарки и покинул импровизированный городок, выросший вокруг нее, — несколько десятков домиков и магазинчиков. Домики тут стояли дрянные, похожие на бараки, выстроенные из ракушечника, однако достаточно вместительные. В каждом было четыре просторные комнаты — для крестьянина многовато, а для городского жителя в самый раз. Магазинчики двухэтажные, наполовину каменные, наполовину деревянные. Наверху располагались жилые помещения, а внизу — сам магазинчик, который, вне всякого сомнения, служил гордостью своих владельцев, покуда их латрурийские родичи не задрали нос.
Собственно, вот и весь городок. Прошагав два квартала, Мэт оказался на окраине. Никакой тебе городской стены или еще чего-нибудь в таком роде. Казалось, будто бы городок еще сам не решил: постоянно он тут обосновался или временно. Конечно, Мэт мог бы пойти по дороге, однако у него были свои причины как можно меньше попадаться людям на глаза. И он зашагал по полю, внимательно глядя под ноги. Вдалеке маячил одинокий амбар — вот к нему-то Мэт и направился.
