Единой фракции уже не было, а обиды остались. В феврале 1914 года левый октябрист И. С. Клюжев, говоря с думской трибуны о группе «Союза 17 октября», случайно назвал ее объединением «чистых» (вместо «истых») октябристов. Правые депутаты засмеялись, а правые октябристы обиделись. Алексеенко даже отказался подать руку Клюжеву: «Не хочу пожать Вас своей нечистой рукой». Е. П. Ковалевский пошутил: «Здравствуйте, чистый октябрист». Депутат М. И. Арефьев корил Клюжева за обидные слова. Мимо проходил Хомяков, который со свойственной ему иронией заметил: «Так что же? Иван Семенович [Клюжев] совершенно прав. Вам действительно не мешало бы немного помыться».
Не был монолитен и либеральный центр. Разногласия имелись даже в малочисленной фракции Партии демократических реформ в Первой Думе. 30 мая 1906 года лидер группы М. М. Ковалевский, общаясь с октябристом П. А. Гейденом, отметил серьезные противоречия между партиями. В Партии демократических реформ отстаивали принцип национализации земли, в «Союзе 17 октября» – неприкосновенность частной собственности. По мнению Гейдена, этот вопрос требовал учета региональной специфики. Ковалевский рассмеялся: он сам, выходец с Украины, был за частную собственность. «Вот тебе и программа его партии, состоящей пока из 5–6 лиц, и он, глава ее, с нею расходится», – писал жене Гейден.
Схожая ситуация имела место у прогрессистов. Депутат С. П. Мансырев писал: «У них не было ни дисциплины, ни пропаганды, ни каких бы то ни было местных организаций, с которыми существовала бы связь и на которые можно было бы опереться. Это была простая группа случайно сошедшихся в общем настроении милых обывателей-интеллигентов, которые между завтраком и обедом, благодушно кейфуя с хорошей сигарой, не прочь говорить об умных вещах, пофрондировать, а иногда и заняться случайно подвернувшимся делом, причем выполнять его весьма недурно. О незабвенный русский интеллигент, доктор Астров, сын Обломова, внук Рудина…» Близкую оценку дал лидер прогрессистов И. Н. Ефремов. Впоследствии, уже в эмиграции, он отмечал: «Не опираясь на партийную организацию и программу, не связанные партийной дисциплиной мы, прогрессисты, были, в сущности, свободны в наших индивидуальных думских выступлениях и голосованиях».
Особое положение занимала независимая группа М. А. Караулова в Четвертой Думе. В кулуарах ее именовали «дикой». Как-то Караулов предложил депутату С. П. Мансыреву присоединиться к «независимым». Мансырев отнесся к этому предложению серьезно и даже ознакомился с программой объединения. Буквально сразу, в первых строках, он обнаружил противоречия. «Ну так что же, – невозмутимо ответил М. А. Караулов, – это мы сейчас исправим; как вы хотите это изложить?» «Да позвольте, – поразился Мансырев, – ведь программа же утверждена партией, как вы будете ее единолично изменять?» «Вот еще, стоит стесняться», – парировал Караулов. На том переговоры завершились[6].
Кому-то могло показаться, что кадеты таких проблем не знали. В действительности это было не так. Противоречия во фракции возникли уже в начале работы Первой Думы. Даже С. А. Муромцев выражал недовольство партийной программой, которая, по его мнению, была лишь «боевым оружием», служившим исключительно агитационным целям. Во Второй Думе разногласия дали о себе знать в первые минуты ее работы. После вступительной речи товарища председателя Государственного совета И. Я. Голубева один из правых депутатов крикнул: «За государя императора – ура»! Этот возглас подхватили с правых скамей. Кадеты П. Б. Струве и С. Н. Булгаков встали, чтобы кричать вместе с залом, но остальные конституционные демократы молча сидели на своих местах. Струве и Булгаков опешили и сели на место.
Многие члены фракции с трудом переносили друг друга. 20 мая 1907 года Булгаков писал своей знакомой А. С. Соборовой: «Знаешь, вот уже три дня прошло после посещения мною Думы, а я никак не могу освободиться от чувства омерзения, возбужденного гг. [И. В.] Гессеном, [В. А.] Маклаковым и [Н. В.] Тесленко. Ох, какая это… Особенно же первые двое. Вообще депутаты от столиц – товар подмоченный и с душком. А Гессен – лучше уж не вспоминать». Многие депутаты-кадеты признавались, что не вполне сочувствуют программным установкам партии. Например, отец Г. С. Петров про себя говорил: «Я, собственно, анархист. Но к анархизму нужно идти через социализм, так как однако в настоящее время все практические требования неосуществимы, то я поддерживаю кадетов». Разногласия возникали по ключевым вопросам. Так, большинство фракции выступало против столыпинского аграрного законодательства. Однако входившие в нее крестьяне, похоже, сами были не против выйти из общины.
В Третьей Думе кадетов стало меньше, а разногласий во фракции, пожалуй, больше. Ситуация отягощалась недисциплинированностью депутатского корпуса. Редко случалось, чтобы на фракционное совещание являлось 20 народных избранников. Чаще всего приходило 7–8 человек. Многие лидеры партии обвиняли в этом Милюкова, не справлявшегося с обязанностями лидера. 2 декабря 1908 года князь Павел Д. Долгоруков объяснял А. А. Кизеветтеру, что Милюков «не ум[еет] сплотить фракц[ию] и не скрыв[ает] св[оего] к ней отношения свысока». Схожим образом его оценивали и близкие люди. В апреле 1909 года А. И. Шингарев так писал о Милюкове: «Полное влияние, фракция – в его руках. Да, он молодец, выручает, когда надо что-нибудь решить, скомбинировать. Но это только теперь, пока наша деятельность ограничивается критическими речами, когда нет практической деятельности».
Некоторые видные депутаты не пытались скрывать своих разногласий с партией. В марте 1908 года московский депутат В. А. Маклаков прямо говорил о своей неприязни к Милюкову. В феврале 1913 года, в период работы Четвертой Думы, Маклаков, в личной беседе заявил о желании покинуть ряды кадетов. Это было невозможно лишь по причине его обязательств перед московскими избирателями. Политическое кредо Маклакова сильно отличалось от кадетского: «Да, я кадет… но я не признаю двух пунктов кадетской программы – прямых выборов и ответственного министерства». Но так было не только с Маклаковым. Правые кадеты (Маклаков, Струве, Челноков и др.), хоть и были в меньшинстве, пользовались заметным влиянием. Партийцы регулярно предсказывали свой раскол, который, правда, так и не случился.
Но если у кадетов за спиной была партийная организация, у трудовиков такой организации не было. Группу составляли в значительной мере беспартийные социалисты, непривычные к организационному единству и партийной дисциплине. Объединение возникло практически случайно. Незадолго до начала работы Первой Думы его будущие лидеры – А. Ф. Аладьин, С. В. Аникин, И. В. Жилкин – оказались в одном вагоне поезда, где и набросали, что называется, под стук колес программу и план организации.
