У «Джемини» предполагалась новая кабина, в которой астронавтам можно сидеть выпрямившись, бок о бок. У каждого – по окну прямо перед глазами, так что кораблем можно будет управлять по визуальным ориентирам, как и положено истинному пилоту. «Джемини» способен сближаться и стыковаться с другими кораблями, осуществляя сцепку в космосе так же, как в будущем сделают командный модуль «Аполлона» и паукообразный лунный посадочный модуль. Астронавты могли запустить двигатели и поднять орбиту до 1400, 1600 или даже 1800 км, многократно перекрыв рекорд высоты в 283 км, который установил Уолли Ширра во время шестивиткового полета на «Меркурии»[8]. И по крайней мере в нескольких полетах астронавты будут открывать люк, выбираться наружу и прогуливаться – именно прогуливаться – в космосе, фактически превращаясь в живой космический корабль, висящий в пространстве рядом с рукотворным кораблем.
В полетах «Джемини» предстояло сделать все это и многое другое, а также испытать еще один механизм – человеческий. По подсчетам НАСА, максимальная продолжительность полета на Луну могла достичь двух недель – и человек пока еще не осмеливался провести в космосе столько времени. Прежде чем отдаться на милость Луны, нужно было поэкспериментировать гораздо ближе к Земле. Если на околоземной орбите кровь, оказавшись в невесомости, разольется внутри мозга или сердце после такого длительного пребывания в условиях микрогравитации забудет, как работать, то можно запустить двигатели и через час-другой вернуться на Землю в руки врачей.
И где-то посреди всех этих соблазнительных полетов «Джемини» неминуемо предстоял один долгий, невыносимо мучительный полет, в котором двух астронавтов запрут внутри корабля в космосе и велят возвращаться не раньше, чем истекут 14 суток – 224 витка, 336 часов. Никаких стыковок, рекордов высоты и прогулок в космосе. Никаких экспериментов, кроме необходимого минимума. Экспериментальным материалом будут они сами.
Именно этого полета все астронавты и надеялись избежать. И радостную весть о том, что унизительный полет на «Джемини-7» ему не грозит, Борман получил довольно рано.
Вскоре после новости о том, что назначения состоялись, Слейтон вызвал Бормана к себе в кабинет.
– Фрэнк, – сказал главный астронавт, – я долго думал. Отдаю тебе «Джемини-3», полетишь самым первым из всех.
Борман ликовал. На «Джемини-3» задумывался короткий полет: всего три витка, немногим больше четырех с половиной часов. Если старт назначат на раннее утро, экипаж поднимется на борт спасательного судна уже к обеду. Борману предстоит стать вторым в экипаже из двух человек, ему предназначается правое кресло второго пилота. Командиром, на левом кресле, назначался Гас Гриссом, уже слетавший на «Меркурии». Борман не возражал против скромной роли в скромном полете: историческая значимость такого назначения была неоспоримой.
Имена первых семи астронавтов впечатались в память американцев подобно именам отцов-основателей – навечно. Следующим именем в списке покорителей космоса должно стать имя Бормана. Такая весть кружила голову, но главное – она стала для Фрэнка очередным подтверждением того, насколько Слейтон – а значит, и НАСА в целом – ему доверяет.
Однако до принятия официального решения Слейтон дал Борману еще одно задание: сходить к Гриссому домой и поговорить с командиром экипажа один на один, как пилот с пилотом. Гриссом должен быть спокоен за второго астронавта и знать, что может на него положиться. Такое условие поставил сам Гриссом, и Слейтон с ним согласился: как командир тот имел право выбора.
Борман был совершенно не знаком с Гриссомом, но знал о его репутации. Тот прославился как первоклассный летчик, имевший на счету более сотни боевых вылетов во время Корейской войны, и обладал железным характером, необходимым для такой деятельности. Прямая грубоватая манера импонировала друзьям и многим сослуживцам, однако для людей, не знавших его близко, он был примерно так же обаятелен, как средних размеров клумба с кактусами.
Борман и в Вест-Пойнте, и в ВВС видывал людей куда хуже и надеялся, что разговор с Гриссомом пройдет нормально. В доме Гриссома он появился ровно в назначенное время, выслушал все, что должен выслушать, отвечая в нужных местах и даже отчеканивая по-военному «да, сэр» и «нет, сэр» там, где требовалось. Уходя от Гриссома, Борман довольно уверенно полагал, что все прошло как нужно.
На следующий день его вызвал Слейтон.
– Фрэнк, – сказал главный астронавт на этот раз, – я снимаю тебя с «Джемини-3». Гас хочет, чтобы полетел Джон Янг.
Борман не ответил: он просто-напросто не решался заговорить. Слейтон ничем не объяснил такое решение Гриссома – вероятно потому, что у самого Гриссома объяснений никто не просил. Его корабль – его экипаж. Борман лишь кивнул, поблагодарил Слейтона за уделенное ему время и вышел из кабинета.
– Подумаешь, – отвечал он в последующие дни всем, кто спрашивал. – Если я ему не нужен, то и он мне тоже.
Через несколько дней Слейтон вновь вызвал Бормана к себе в кабинет – на этот раз сказать, что Фрэнку выпала короткая соломинка: его определили на «Джемини-7». Впрочем, у главного астронавта было наготове и утешение: на этот раз Фрэнк будет командиром экипажа. На правом сиденье будет моряк Джим Ловелл – тому, видимо, досталась соломинка еще короче[9].
Борман и Ловелл по распоряжению Слейтона немедленно начали готовиться к полету на «Джемини-7», худшему заданию из всех возможных, пока оно не превратилось в нечто совершенно другое.
Глава 3
Лето – осень 1965 г.
Пока экипаж «Джемини-7» проходил тренировку перед своим первым космическим полетом, астронавты узнали много нового, в том числе выяснилось, что каждый врач в НАСА почему-то считал, что если за неделю он не смог прицепиться ни к одному из астронавтов, то неделя не удалась. Медицинские эксперты воспринимали астронавтов как объект одного из грандиознейших контролируемых экспериментов за всю историю науки: небольшая группа тщательно отобранных, превосходно обученных мужчин – представителей биологического вида, специально созданного для существования на Земле, в условиях стандартной земной гравитации 1 g, определенного температурного режима и защиты от радиации. И вот их вынут из этого инкубатора и поместят совсем в другую среду на часы, дни или более долгие периоды, а научное сообщество будет наблюдать за реакцией подопытных на такую резкую смену места обитания.
Более того – этих летающих «лабораторных крыс» не приходилось даже упрашивать отдаться в руки экспериментаторов. В отличие от студентов, которых на эксперименты заманивали обещаниями карманных денег или дополнительных баллов, астронавты сами просились на эту работу, даже истово соперничали ради ее получения и соглашались выполнять чуть ли не даром. Врачам оставалось лишь кое-как себя сдерживать.
