Уважаемый мистер Чемберлен! В ходе переговоров я в очередной раз известил сэра Хораса Уилсона, передавшего мне ваше письмо от двадцать шестого сентября, о моем окончательном решении…
Письмо состояло из семи абзацев, некоторые большие. Общий тон был воинственным: чехи тянут время, их возражения против немедленной оккупации немцами Судетенланда носят надуманный характер и вообще Прага стремится «разжечь пожар всеобщей войны». Заключительное предложение, которым так гордился Вайцзеккер, не внушало особой надежды на мир:
Должен предоставить вам самостоятельно определить в свете указанных фактов, продолжите ли вы свои усилия, за которые я вас еще раз самым искренним образом благодарю, чтобы побудить правительство в Праге принять разумное решение в последнюю минуту.
Отпечатанное на машинке письмо было подписано росчерком «Адольф Гитлер».
До кабинета Вайцзеккера Хартманн добрался как раз в тот миг, когда фрау Винтер, в модной широкополой шляпке, запирала дверь, собираясь домой. Секретарша удивленно уставилась на Пауля:
– Герр Хартманн? Статс-секретарь все еще в канцелярии.
– Знаю. Жутко неудобно просить вас… Я бы не стал, не будь это так важно.
– О чем?
– Не могли бы вы сделать копию с этого документа? Срочно.
Он показал ей письмо с подписью. Глаза у нее расширились. Она бросила взгляд в оба конца коридора, повернулась, отперла дверь и включила свет.
Работа заняла у нее пятнадцать минут. Хартманн стоял на страже в коридоре. Она не сказала ни слова, пока не закончила.
– Похоже, он твердо намерен развязать войну, – произнесла фрау Винтер ровным голосом, не отворачиваясь от пишущей машинки.
– Да. А англичане в равной степени намерены избежать ее. К сожалению.
– Вот. – Она извлекла из машинки последнюю страницу. – Идите.
Коридор по-прежнему был пуст. Пауль стремительно проделал весь путь обратно, и едва достиг последнего пролета ведущей в вестибюль лестницы, как заметил спешащую к нему по мраморному полу фигуру в черном мундире СС. Голова штурмбаннфюрера Зауэра из личного офиса Риббентропа была опущена, и на миг Хартманн взвешивал возможность избежать встречи, но потом Зауэр поднял взгляд и узнал молодого человека. Лицо его приняло удивленное выражение.
– Хартманн?
Офицер был примерно ровесником Паулю, с белесым лицом, из которого словно откачали большую часть красок, – блондин с бледной кожей и светло-голубыми глазами.
Не зная, что ответить, Хартманн вскинул руку:
– Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер! – машинально отозвался Зауэр. Но потом пристально посмотрел на собеседника. – Разве вам не полагается быть в английском посольстве?
– Как раз туда направляюсь.
Хартманн прыжком одолел последние ступеньки и устремился к главному входу.
– Бога ради, Хартманн, поторопитесь! – крикнул ему вслед Зауэр. – Судьба рейха на кону…
Пауль был уже на улице и шагал вдоль здания. В мыслях мелькали картины: Зауэр бежит за ним, окликает, выхватывает пистолет, приказывает остановиться и вывернуть карманы, находит записную книжку… Пауль велел себе успокоиться. Он третий секретарь Английского департамента, среди прочего несущий ответственность за перевод. Если при нем обнаружат копию официального письма британскому премьер-министру, которое в любом случае окажется в Лондоне меньше чем через час, едва ли это сочтут изменой. Он сумеет выкрутиться. Как почти из любой ситуации.
По пяти сильно стертым каменным ступенькам Пауль взбежал к входу в английское посольство. Внутреннее пространство большого портика освещалось одиночной тусклой лампочкой. Железные двери были заперты. Он нажал на кнопку и услышал где-то внутри здания звонок. Звук стих. Такая тишина! Даже в стоящем через улицу «Адлоне», самом фешенебельном из больших берлинских отелей, было тихо. Казалось, весь город затаил дыхание.
Наконец до Хартманна донеслись звяканье отпираемого засова и щелчок замка. Из-за двери высунулась голова молодого человека.
