– А полиция? Им ты обо всем этом не рассказывала?
София покачала головой:
– Нет.
– Почему?
– Меня прослушивали.
– Кто?
– Полиция.
Лицо Ивонны отразило непонимание.
– Весь мой дом в Стоксунде был утыкан «жучками», – объяснила дочь. – Камеры отслеживали каждое мое движение. Полиция была коррумпирована.
Рат под столом зарычала, и хозяйка шикнула на нее.
– Продолжай, – обратилась она к Софии.
– Двое полицейских из группы Гуниллы сбили Альберта на машине.
То, что случилось с Альбертом, не укладывалось в головах обеих женщин.
– «Трастен» – ресторан в Васастане, – продолжала София. – Ты, наверное, читала об этом в газетах?
Ивонна кивнула.
– Я была там, – сказала Бринкман. – Погибли люди.
Воспоминания хлынули потоком.
– Я и Гектор бежали из Швеции, – рассказывала София. – Мы полетели в Малагу, а оттуда на автомобиле поехали в Марбелью, в дом отца Гектора. По дороге нашу машину обстреляли. Гектора ранили, он оказался в коме. Примерно в то же время его отца убили в собственном доме. Мы срочно приняли меры предосторожности. Гектора увезли в горы и спрятали в надежном месте. В доме, где его разместили, за ним ухаживали. Я осталась с ним. Вернись я в Швецию, меня тут же выследила бы и убила полиция.
Ивонна смотрела в пол. Потом она медленно провела пальцем по скуле.
– Продолжай.
– Группа Гуниллы распалась. Некоторые из полицейских погибли, другие пропали без вести. У меня появилась возможность вернуться в Швецию, к Альберту.
– Ты чувствовала, что со мной все непросто, но молчала. Ты молчала и…
Хозяйка дома качнулась на стуле, будто под внезапным порывом ветра, и зажала ладонью одно ухо.
– Я должна была сидеть тихо, – прошептала София.
Потом она поднялась и взяла мать под локоть. Ивонна стала такой хрупкой… София усадила ее на стул возле крана, налила в стакан воды и присела рядом на корточки.
– Я закончила, мама.
Ивонна выпила воды и затрясла головой:
– Нет, продолжай. Я хочу знать все.
* * *
Эдди Боман следовал за такси, в котором ехала София, до самого Юрхольма. Он зашел в ворота, огляделся и увидел пожилую женщину на кухне – вероятно, ее мать. Прячась за кустарниками, приблизился к окошку. Оно было приоткрыто. Эдди присел на корточки, прислонившись спиной к стене. Отсюда ему были слышны лишь отдельные слова, обрывки фраз; остальное словно увязало в теплом летнем воздухе… И все-таки это было кое-что. Боман стал записывать разговор на мобильник.
Он не знал, кто такая София Бринкман – Томми никогда ему о ней не рассказывал. Наверное, это к лучшему: легче будет выполнить заключительную часть задания. Одно было ясно: Янссон опять взвалил на него самую грязную работу.
Эдди записал все, что услышал. Смысл отдельных реплик постепенно прояснялся. Их было вполне достаточно – во всяком случае, для того, чтобы понять: София Бринкман здорово влипла.
Боман расслышал имена Гектора Гусмана и Гуниллы Страндберг, которая вела расследование против него и была убита. Ее застрелил коллега по имени Ларс Винге. В разговоре всплыло еще одно знакомое название: ресторан «Трастен», где развязалась бойня. Эдди читал об этом в газетах. Но о ней там ничего не было… О Софии Бринкман.
* * *
Ивонна смотрела в пустоту перед собой. Руки ее лежали на кухонном столе.
– Арон, правая рука Гектора, – продолжала София, – не знал, как вести себя со мной, пока шеф в коме. Я знала слишком много и тем самым представляла угрозу для всей организации и для него лично. Не будь я подругой Гектора, он давно со мной расправился бы. – Взгляд ее затуманился, и воспоминания хлынули с новой силой. – Он втянул меня в эту организацию. Заставил работать на них, чтобы всегда иметь меня перед глазами.
Взгляды женщин встретились.
– Я жила двойной жизнью: разъезжала по миру, заключала сделки от имени Гектора, лгала его компаньонам. И все ради того, чтобы сохранить жизнь себе и Альберту. Я каждый день молилась о выздоровлении Гектора. Если б он умер, Арон первым делом убил бы нас обоих. Наши с Альбертом жизни зависели от его состояния.
София замолчала. Звуки летней природы за окном снова навеяли воспоминания. В кроне ели заливался черный дрозд, ему подпевали другие птицы. Когда-то София умела подражать им, отец научил ее. Но теперь, конечно, забыла.
– На самом деле все просто, – сказала она.
– Что просто? – не поняла ее мать.
– Все это… Жизнь.
Рат снова зарычала; Ивонна снова шикнула.
– Для большинства людей это так, – ответила она на замечание дочери. – Все переменится, вот увидишь.
«Все переменится» – эти слова накрепко засели в голове Софии.
– Я старею, – добавила хозяйка дома и прокашлялась. – С возрастом жизнь меняется. Краски и воспоминания блекнут и в то же время становятся яснее. Я не могу найти этому объяснения. – Ивонна отвернулась к окну и прищурилась – Но нам с тобой пришлось принести жертву.
Ее дочь вздрогнула, собиралась возразить, но мать опередила ее.
– Я знаю, что ты хочешь сказать мне, София. Что эта жертва – у меня в голове. Но эта твоя манера всех примирять, делать вид, что ты выше противоречий… Есть в ней что-то нечестное.
Бринкман наморщила лоб, судорожно пытаясь понять.
– Раньше ты была другой, – сказала Ивонна.
– Раньше?
– До смерти папы.
София промолчала, ожидая разъяснений.
– Ты была открыта миру, радовалась жизни. Говорила без умолку, задавала много вопросов, ничего не боялась, наконец. Ты никак не хотела учиться завязывать шнурки – у тебя не было на это времени. Ты кипела жизнью и проводила много времени с папой. Я даже завидовала…
Теперь настала очередь Софии делать удивленные глаза.
– Завидовала? Мне или папе?
Ивонна покачала головой.
– Твоей свободе, твоему умению быть независимой. Но когда Георг ушел, ты изменилась. Ты окружила себя защитной оболочкой. Цена оказалась высока: со свободой пришлось расстаться.
Пожилая женщина схватила стакан с водой, поднесла к глазам и заглянула в него.
– И я ничем не могла тебе помочь, – продолжала она. – Я была слишком погружена в свое горе, чтобы заниматься нашей жизнью. И я многое разрушила в ней. Хотя ты – куда больше.
Гостья слушала. Теперь она начинала понимать, к чему клонит мать.
– И когда Давид заболел, – продолжала Ивонна (Давид был папой Альберта и мужем Софии), – ты снова замкнулась в себе, на этот раз скорее по привычке. А ведь он нуждался в тебе.
