За окном сияли в солнечном свете занесенные снегом деревья. «Вот и снова вернулась зима», — подумал Павел. Вставать совершенно не хотелось. Не любил Павел зиму — и все тут. Летом хорошо, летом можно будет поехать к морю, целый день проводить на пляже, вволю плавать. А вечерами, сидя на террасе, писать. Павлу всегда легко писалось именно летними вечерами, особенно когда невдалеке слышался шорох прибоя. Воздух, пропитанный ароматами южных цветов. В отдалении разносится веселая музыка, рядом с ноутбуком стоит высокий стакан с легким, чуть терпким красным вином. Как правило, за время, проведенное у моря, Павел в общих чертах набрасывал по две книги, потом, по возвращении, конечно, долго приходилось их шлифовать, дописывать, но самые главные идеи приходили к нему именно там. Книга, которую Павел заканчивал сейчас, была начата прошлым летом, недалеко от Одессы. Что-то навеяло образ воина с черной собакой. Дальше было совсем просто. Историю любви придумывать не приходилось. Так получалось, что всегда Павел описывал реальные события, происходившие с его друзьями и знакомыми, разве что переносил действие в любимую им атмосферу раннего Средневековья.
Нет, все же нужно вставать. Основательно позавтракав, Павел вышел во двор. Рядом с занесенной снегом «Нивой», на том месте, где обычно ночевала «ауди» Андрея, зияло пустое пространство. Глубокие колеи вели на улицу. «Вот уж кому не спится. В воскресенье, с самого утра, уже умчался куда-то!» — подумал Павел, прогревая настывшую за ночь машину.
Заскочив по дороге в супермаркет, загрузился едой для Наташи, поехал в больницу. Занесенные снегом улицы сковывали движение. Удивительно, откуда взялось столько снега, пожалуй, зимой столько не было? С трудом пробившись к корпусу, в котором лежала его подопечная, Павел забрал из машины пакеты и поднялся в палату.
Наташа выглядела лучше, чем вчера, когда Павел пытался ее успокоить. Милая, светлая улыбка озарила все еще бледное лицо, когда она увидела массивную фигуру в дверном проеме.
— Доброе утро, Павел! — поздоровалась девушка. Даже голос у нее изменился, обрел цвет, сочность.
— Здравствуй, Наташа. Ты сегодня замечательно выглядишь. Прямо не узнать.
— Не смейтесь, Павел. Разве можно хорошо выглядеть, лежа в больнице?
— Тем не менее заметно, что ты пошла на поправку.
— Да. Меня в конце недели выписывают, сегодня дежурит мой лечащий врач, он сказал, что уже скоро.
— Это просто замечательно! Ты хоть есть нормально начала? Тебе необходимо полноценное питание.
— Да, спасибо большое. Вы только потом, когда вернемся, скажите, сколько я вам должна, у меня есть деньги, и потом я еще по больничному получу.
— Не говори ерунды, Наташа. Что тебе привезти еще?
— Павел, мне очень неудобно вас беспокоить, но…
— Что — но?
— У меня вся одежда осталась дома. В общем, выписываться уже скоро, а выйти из больницы мне не в чем. Вы не могли бы связаться с бабой Маней, она бы привезла мне все необходимое, вот, я список приготовила. Расписала, где что лежит. Пожалуйста, позвоните ей, она все сделает.
— Давай мне свой манускрипт, я сегодня же позвоню Марии Казимировне.
— Павел, а у вас еще что-нибудь почитать не найдется? Я сегодня книгу закончу. Вы очень интересно пишете, только почему все же Югнар не остался с Тамри? Она ведь любила его.
— Понимаешь, мужчина отвечает не только за свою любовь, но и за свой народ. Свен ведь погиб за то, чтобы Югнар стал тцаром, тем самым он оставил без конунга свои земли. Когда Свен уходил на поиски Югнара, он знал, для чего необходимо вернуть, пусть на время, его на родину. Они оба должны были присягнуть на верность своей стране. Когда Югнар остался один, у него не оказалось другого выбора. А что касается Тамри, то у нее остался сын Югнара. Она ведь тоже не вольна бросить свой народ. Таков удел правителей. Эту книгу я написал одной из первых, тогда я сам не слишком хорошо понимал чувства людей. Наверное, и своя личная боль была слишком сильна. Если тебе интересно, я принес еще пару книжек. Они не столь трагичны.
— Павел, а вы никогда не писали о своей любви? О той, о которой вы мне рассказывали?
— Понимаешь, Наташа, я только и делаю, что пишу о любви. О своей, о чужой. Просто мне кажется, то время было ярче, что ли. Сегодня мы все погрязли в рутине, озабочены зарабатыванием денег, нам некогда прислушаться к своей душе, к чувствам близкого человека. Поверь, я сам был такой, в чем до сих пор себя корю.
Вернувшись домой, Павел сел за работу. После разговора с Наташей писалось удивительно легко. Вечером он, выполняя просьбу подопечной, позвонил Марии Казимировне. Договорились, что в понедельник, во второй половине дня, он приедет за вещами для Наташи.
На следующий день, навестив Наташу, Павел отправился в деревню. За ночь дождь растопил снег, сияло солнце, на душе у Павла было светло и радостно. Дорога сама раскатывалась бесконечным ковром под колесами «Нивы». Машина на полной скорости проскакивала огромные лужи на проселке, поднимала высоченные фонтаны грязных брызг. Дворники едва справлялись с залеплявшей ветровое стекло грязью.
Не успел Павел выйти из машины, как из дома напротив к нему заспешила Мария Казимировна.
— Здравствуй, Павел! Наконец-то ты приехал. Тут дела такие творятся, не приведи господь! Пойдем в дом, расскажу тебе все подробно.
Пока Павел отпирал дверь, Мария Казимировна, словно опасаясь слежки, нервно оглядывалась. Потом заперла дверь изнутри и начала рассказ:
— Странные дела творятся у нас, Павел. Сегодня ночью проснулась я от необычного звука. Вначале не поняла, дождь шумит, поскрипывает что-то. Думала, померещилось. А нет, опять заскрипело, да так ясно, словно за стенкой что-то таскают. А стена та, что разделяет дом на мою и Наташину половину. Я перепугалась, одежонку кое-какую на себя набросила, да к стене. Ухом прижалась, вроде все тихо, а потом снова заскрипело, будто половицу кто отдирает, протяжный такой скрип, визгливый, словно гвоздь старый из доски тянут. Что делать — не знаю. Участковый-то наш в райцентре живет. Во всей деревне ни одного бойкого мужика нет, одни размазни. Взяла я старое мужнино ружье. Зарядила дробью да и вышла во двор. Прокралась до Наташиной двери, за ручку легонько подергала — заперто. Пошла в обход, а на кухне окно открыто, рама, стало быть, стук да стук. Постояла я под окном, ну, думаю, одной мне не влезть, высоко, да и боязно. Вернулась в дом, взяла ключ, что Наташа мне всегда оставляла, и снова к двери. Только подошла, как вдруг дверь распахнулась, а из нее мужик какой-то шасть — и на улицу. Я кричу ему: стой, мол, вражина, стрелять буду, он в меня бабах — и выстрелил! Да не попал, только слезы из глаз сами собой хлынули и кашель меня забил. Тут-то я, не глядя, из обоих стволов и шарахнула. Попала или нет, не знаю, слезы текли. Не видела ничего, только взвизгнуло, будто поросенок, и стихло. Добралась я домой вслепую, на ощупь, стала глаза промывать, да только чем больше мою, тем больше щиплет. Еле-еле успокоилось. Но делать что-то нужно, зарядила я два последних патрона и опять на улицу. Дождь хлещет, темнотища. Зашла на Наташину половину, ружье наготове держу. Свет включила. Никого. Прошла по всем комнатам, в каждый уголок заглянула. Пусто. А окно на кухне уже закрыто, только видно, что снаружи его ножиком ковыряли. Защелку отодвигали. В комнатах вроде все на месте. Только половицы в самом деле в одном месте поднимали. Видно. Трогать я ничего не стала. Решила тебя дождаться.
