Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
Да, видно, многое пришлось некогда увидеть и пережить будущему диктатору на дне Рима! Хотя — повторим — удивляться этому мог лишь тот, кто никогда не живал в инсулах Субуры, где бедность толкает людей на любые мерзости.
Как раз за несколько дней до всего этого кошмара и случилась та рассветная встреча в саду Сервилии. Встреча перед очень долгой разлукой, о которой тогда ни Гай Юлий, ни она пока не знали. На римских улицах стало неимоверно опасно, и она ждала его, дрожа от беспокойства, пожалуй, сильнее, чем от предрассветного холода.
Семью Юлиев пока не трогали. Может быть, потому, что мать Гая Юлия, Аурелия, состояла с Суллой в дальнем родстве, а может, и потому, что незадолго до своей смерти Марий, словно предчувствуя недоброе, настоял, чтобы племянник вступил в коллегию неприкосновенных жрецов-фламиниев.
Жрецов Юпитера — flamens dialis — окружала мистическая тайна и сотни запретов: они должны были быть до брака девственниками, им запрещалось видеть вооруженных людей, ездить верхом и даже прикасаться к лошадям, наступать на росток виноградной лозы, иметь на одежде узлы, носить перстень, прикасаться к дрожжевому хлебу и так далее и так далее… В противном случае коллегия судила ослушника своим страшным судом, и тот оказывался опозорен, проклят и даже хуже. Место в коллегии для Гая Юлия как раз и освободилось вследствие выявления такого ослушника, которого принудили ритуально покончить с собой. Встретиться с фламинием на улице вообще считалось дурным знаком: их суеверно боялись…
Гай Юлий привычно бесшумно спрыгнул со стены в сад и предстал перед Сервилией… в конической шапочке и свободном, без пояса, облачении священного жреца Юпитера flamens dialis. Сервилия, сначала не узнав его, смертельно побледнела, а потом — узнав, испугалась еще больше. Не зная, что делать, спешно набросила покрывало на голову и скорчилась перед ним, как предписывал обычай, в глубоком поклоне и застыла. Он наблюдал за ней насмешливо и с очевидным удовольствием от произведенного эффекта. Подошел, приподнял, взяв за подбородок, ее лицо. В этом его движении она ощутила незнакомую ей ранее властность.
Она в ужасе зажмурила глаза. А в саду царил предрассветный покой — как обычно в погожий день, природа замерла за мгновение перед тем, как начинают подавать голоса птицы. Сервилия стояла неловко, угловато, замерев перед Цезарем в странном изломе, не смея шевельнуться. Он поцеловал ее помертвевшие губы. И еще. Она непривычно не отвечала на поцелуи.
Он встряхнул ее, она открыла глаза:
— Сервилия, ну что с тобой? Ты же умнее, чем все. Ну да, со мной совершили эту церемонию посвящения в храме Юпитера и заставили повторить все эти священные запреты, и разрезали руку над жертвенным алтарем каким-то рогом — видишь порез? И смешали мою кровь с кровью, кажется, жертвенного гуся, или козла, или еще какого-то зверя. Не знаю какого, но воняло ужасно!
Он, кажется… смеялся? Она все смотрела на вышитые на его одеждах странные магические знаки, которых она никогда не видела так близко и которые наполняли ее таким веселым ужасом. Знаки были похожи на…
Пока она думала, на что похожи и что означают эти знаки, Гай Юлий понял ее взгляд и засмеялся:
— А что? Хорош наряд? Когда старик Марий был еще жив, он приказал мне вступить в коллегию и ходатайствовал за меня. А теперь там как раз освободилось место: одного из жрецов заставили покончить с собой за нарушение какого-то запрета или что-то в этом роде. Наверное, Марий чувствовал, что Сулла воспользуется моментом и вернется с легионами в Рим, и опять начнется бойня. Как сейчас. А я ведь племянник Мария — злейшего врага Суллы, и уже ношу мужскую тогу, и мне бы — тоже несдобровать. Облачение неприкосновенного жреца Юпитера, как сказал Марий незадолго до смерти, никогда и никому еще не помешало. Старик, может быть, и прав. Но надолго эта жреческая шапка — не для меня: лошадей люблю, да и все остальное… — Он многозначительно и озорно улыбнулся и притянул ее к себе.
Она не знала, что предписывает в этих случаях закон. Повиноваться? Или отказать жрецу-фламинию, который посвящен самому Юпитеру? Наверняка она подписывает себе смертный приговор, даже просто стоя с ним рядом…
— Сервилия, ну ты ли это! Ты же умница. Подумай: если я произнесу слово «коза», что запрещено, или завяжу где-нибудь узел на одежде, или надену перстень, неужели ты веришь, что Юпитер погубит меня, и тебя, и Рим? За слово «коза»? Какое Юпитеру до этого дело? Вот произношу: «Коза! Коза! Коза!» — Он поднял глаза к небу, словно хотел, чтобы там его получше расслышали. — Ну и что?!
Совсем близко, на улице за стеной, в ответ послышалось ржание. Оба сначала вздрогнули, потом он рассмеялся, Сервилия тоже слегка улыбнулась, но все еще с испугом в глазах.
— Юлий, ты погубишь и себя, и меня, и… Эти правила освящены веками и поколениями римлян. Раз их почитают священными все, этому есть причины… И жрецы Юпитера… — начала она дрожащим голосом.
— Ты бы видела этих жрецов! — перебил он. — Исполнены важности, как будто каждый из них и есть сам Юпитер, а при этом боятся завязанного узелка, как старые суеверные повитухи. Причина? Эти запреты помогают им держать других в суеверном почтении к ним. Мне было очень… — Он игриво понизил голос. — Очень приятно, когда ты склонилась передо мной с таким почтением! Делай так всегда! Уверен, что им тоже все это нравится, ради этого они придумали все свои запреты. А знаешь, какой у них самый страшный запрет? «Никогда и нигде жрец Юпитера не может появляться под открытым небом с непокрытой головой и без одежды»! — Он еще больше оживился. — А давай проверим, поразит меня Юпитер или нет?! Смотри!
Он ловко сбросил с себя всю одежду и стоял перед ней, закрыв глаза, вдруг смертельно побледневший и серьезный, словно готовый к казни, раскинув руки, как будто приглашая небеса полюбоваться. И белел совершенно голым телом.
Она сжалась в комок и почему-то закрыла уши руками, словно именно чем-то оглушающим должен был в первую очередь поразить их Юпитер.
Гром не грянул, только дружно наступил рассветный «птичий час» и грянули пересвист и трели.
Юлий деловито поднял с травы облачение, отряхнул и аккуратно повесил на сучок, чтобы не запачкать, и после этого…
После этого Юпитер явился свидетелем таких выкрутасов и такого экстаза, что, не иначе, просто остолбенел от такого святотатства, потому и не хлестнул молнией по белеющей среди листвы совершенной формы заднице наглейшего из своих жрецов…
Гай Юлий накинул облачение, словно это была простая туника. Уже одетая Сервилия при этом отстранилась от него, словно в ткани еще сохранялась, хотя и уменьшившись, опасность, и развязала узелок с винным мехом, медовыми лепешками и сыром, который всегда приносила на свидания: женщина взрослая и практичная, она знала, что у Цезаря после любви всегда страшный аппетит.
Поднеся лепешку ко рту, он сказал:
— Я думал и решил, что ты была права. Правилам не нужно следовать слепо. Даже если все остальные только так и делают. Надо всегда думать, кто придумал священные запреты и для чего. И еще: раз решил нарушить правило, надо не пугаться и идти до конца! — И он жадно впился в лепешку молодыми зубами.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
