— Ты ничего не утаишь от меня?
— Только будь нежен. Я не люблю, когда меня грубо трахают.
— Но я только что отымел тебя по полной!
— Это было сильно, но не грубо.
Она почувствовала в себе его растущее наслаждение, вызванное ее покорностью. Он медленно вышел, снимая ее с себя, как плотно облегающую резиновую перчатку. Она разочарованно вскрикнула, почувствовав пустоту внутри, но она знала, чего он хочет. Ее поражало его нетерпение.
— Помоги мне, — просопел он, — я должен войти в тебя сзади.
Она встала на колени в траве, подняв кверху задницу и опираясь на предплечья, на эта поза ей не нравилась. Она предпочитала видеть его лицо и читать наслаждение в его глазах. Она снова легла на спину.
— Помоги мне, — взмолился он вновь.
— Прошло уже много времени, — ответила она, — я хочу тебя, но, думаю, нам нужна смазка.
Ей не нужно было ничего добавлять к сказанному. Он обхватил руками ее ягодицы и нетерпеливо развел их, припадая губами к открывшемуся отверстию. Кончиком языка он проник в плотное колечко ануса, смачивая его слюной до тех пор, пока оно не стало настолько влажным, чтобы он мог просунуть в него свой мизинец.
Дженнифер затрепетала. Несмотря на возбуждение, она чувствовала себя напряженно. Она пыталась расслабить одну за другой все мышцы тела, но тревога не покидала ее. Анальный секс был гораздо более личной формой секса, чем все другие.
Она развела ягодицы руками и подняла ноги. Она почувствовала, как его пульсирующая плоть ворвалась в тело, и вздрогнула, кусая губы. Благодаря хорошей смазке боль была вполне терпимой, но было трудно представить, что эта боль способна перерасти в наслаждение.
Он прокладывал себе путь осторожно и медленно, учитывая нерастянутость ее прямой кишки, плотно сжимавшей его непомерно раздувшийся член.
Теперь он был весь внутри нее, по самый лобок похоронен в недрах ее задницы.
— О-о! Как мне хорошо, Дженнифер. Держись, теперь я начинаю двигаться…
Ей нравилось смотреть на его лицо, пылающее и искаженное страстью, его оскаленные зубы, выпученные глаза, трепещущие ноздри, смотреть, сознавая, что она доставила ему это острое удовольствие.
Его ягодицы задвигались быстрее, он врывался в ее прямую кишку, и боль становилась дискомфортом, а потом напряжением, точно ее внутренности готовы были вывалить наружу. Она тяжело дышала, пораженная его натиском, но прошло совсем немного времени, и она уже задыхалась от радости. Она не знала, как это случилось, но нарастающее наслаждение, поднимаясь из эротического центра, вдруг захватило ее всю. Руками она ласкала его плоскую грудь и твердые соски, скользила между их животами, чтобы пальцем возместить недостаток внимания своему влагалищу. Ее палец двигался ритмично, в такт его члену, и она могла ощутить его твердую плоть через тонкую перегородку.
Они оба совершенно обезумели, крича и визжа, они катились к берегу по волнам блаженства.
— Я кончаю, Дженни. Побудь со мной. Не расслабляйся еще немного!
Она чуть не взвизгнула, чувствуя, как горячая струя обожгла ее изнутри; они двигались друг в друге.
— Я люблю тебя! — прорычал он ей на ухо.
Ответом ему был ее оргазм, такой сильный, что у нее не осталось сил для крика, и она могла лишь прошептать, что тоже его любит.
9
Рейс 727, на котором Дженнифер возвращалась в Нью-Йорк с Карибского моря, прошел сквозь плотные кучевые облака, и теперь глазам Дженнифер предстала картина, всегда заставлявшая ее сердце учащенно биться. На расстоянии нескольких тысяч футов под ней простиралась нью-йоркская гавань, покрытая белыми барашками пены, а дальше начиналась земля обетованная, родной дом.
Над Манхэттеном вставало солнце, когда их взору предстало величественное зрелище каменных джунглей. Вверху декабрьское небо было холодно-голубым, но ниже, над зданиями Всемирного Торгового Центра, оно казалось пыльно-оранжевым, пронизанное рассветными лучами.
Дженнифер прижалась носом к стеклу и глядела вниз на остров, воображая увидеть свой дом на Бигман Плейс, что рядом с Ист Ривер, и даже свою скучающую по хозяйке квартиру. Случай увлек ее на Карибское море, и теперь она возвращалась в Нью-Йорк, в реальность, везя с собой сорок отснятых пленок с лучшими кадрами, какие ей когда-либо удавалось сделать.
Она знала, что фотографии будут хороши. Ники с кошками. Джунгли. Вилла на берегу моря. Шерон. Всепобеждающая чувственность. У нее остались воспоминания и снимки, теперь она могла вернуться к привычной жизни.
Она должна быть счастлива.
На самом деле она подумывала о том, чтобы со следующим рейсом вернуться на остров, ей казалось, что там она узнала любовь.
Ее задница чудесно болела — ощущение, как будто вы лижете кончиком языка маленькую ранку во рту. «Любовь на острие иглы», — думала она, ерзая в кресле, стараясь удобно устроить свой зад на сиденье.
Дама приняла душ и сделала себе омлет. Потом скрутила себе папироску с травкой из своего колумбийского запаса, что позволяла себе только раз в месяц, когда нужно было принять важное решение. Она налила себе глоток брэнди. Сжимая бокал в руке, она прошла босиком через свою темную гостиную и остановилась, глядя в окно на Ист Ривер. Вода блестела в лучах солнца. Она наблюдала за буксиром, медленно выпуская дым.
Было странно после такого приключения снова оказаться в Нью-Йорке. Она встретила Ники в воскресенье, солнечное воскресенье, а теперь был солнечный понедельник, прошел только месяц.
Этот месяц показался ей годом. Она повернула голову, подняла жалюзи, и комната наполнилась светом.
Щурясь на свету, она нажала кнопку на своем телефоне, который автоматически соединил ее с офисом Сью МакНифф. Потеряв ориентацию, она хотела таким образом вернуться к реальности: Она обрадовалась, когда услышала хриплый голос Сью. Ее кашель показался ей знакомым и дорогим.
— Добрый день, вы звоните в офис Сью МакНифф, но Сью только что вышла.
— Сью, это я, Дженнифер.
— Не вешай трубку, дай мне прокашляться.
Дженнифер отставила трубку от уха, ожидая, пока на другом конце прекратится сдавленный кашель Сью.
— Дженни, что у тебя?
— Сорок пленок Tri-X. Сью, я вернула мечту в фотографию.
— Отлично. А теперь, как дела?
Со Сью всегда было так: сначала дело, потом грубый допрос о личном.
— Сложно сказать. — Она хотела бы закончить на этом.
— Какого черта, Дженни? Ты хотела заснять эту Ники Армитаж и засняла. Не вижу в этом ничего сложного. Дженни, мы можем поговорить начистоту. Тебе незачем таиться от меня. Разве ты не рада вернуться домой?
