Теперь, оставшись в одиночестве посреди обломков и отголосков этой самой жизни, она чувствовала, как ее накрывает волной печали и безысходности. Любовь нельзя выключить одним махом, как перекрывают кран, и, несмотря на случившееся, она по-прежнему любила Гордона. Он мог быть вором, его, вероятнее всего, осудят как опасного преступника, но он по-прежнему оставался ее мужем и отцом Нила. Независимо от того, виновен он или нет, какая-то ее часть все равно будет воспринимать Гордона как того идеалистически настроенного парня, в которого она влюбилась много лет назад в студенческом кафетерии. Судя по почте, которую она получала, подавляющее большинство окружающих, как и ее друзья, считали, что ей следует развестись с ним, но Лайла не могла этого сделать. Когда-то давно она уже отвернулась от людей, которых любила, в тяжелый для них момент и до сих пор не могла простить себя за это. Она не собиралась повторять эту ужасную ошибку.
Захваченная приливом воспоминаний, Лайла стояла, раскачиваясь на каблуках, и тихонько плакала, не замечая, как слезы медленно стекают по ее щекам и капают с подбородка. С Гордоном и Нилом она держалась отважно и скорее бы умерла, чем проронила бы на людях хотя бы слезинку. Только в такие моменты, как сейчас, оставшись наедине с собой, она могла позволить себе расслабиться и отпустить свои чувства на волю.
Когда Лайла поняла, что снова может двигаться, не разваливаясь на части, она вернулась к упаковке вещей. Она начала сортировать фотографии, пачкой лежавшие в коробке, и натолкнулась на последний снимок Гордона, сделанный на церемонии окончания Нилом средней школы. Они были настолько похожи, что невозможно было ошибиться в том, что это отец и сын: оба высокие, сухощавые, с одинаковыми темными вьющимися волосами и карими, с золотинкой глазами. У них были и другие общие черты. Для обоих была характерна невероятная напористость и своеобразное чувство юмора. К себе они относились строже, чем к кому-либо другому. Как и отец, Нил корпел над своими оценками так, будто это был вопрос жизни и смерти. Но когда она смотрела на фото, больше всего ее поразило гордое выражение на лице Гордона. Вся любовь, которая была в его душе и которая распределилась бы на всех детей, если бы Господь дал им их, была направлена на единственного сына. Она знала, что сердце Гордона разрывается при мысли, что в следующий раз он увидит Нила только под присмотром надзирателей в обстановке, где им будет позволен только ограниченный физический контакт.
Словно услышав ее мысли, зазвонил сотовый телефон Лайлы. Это был Нил.
— Привет, мама. Никогда не догадаешься, откуда я звоню.
При звуке голоса сына сердце Лайлы снова надорвалось.
— Я не знаю, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Так где же ты, дорогой?
— Я здесь, в фойе. — Он ненадолго прервался, чтобы поздороваться с Карлосом, дворецким. — Я решил приехать на день раньше. Пи Джей как раз ехал в город, так что я увязался вместе с ним. — Сосед сына по комнате в колледже Весли, мальчик из Пакистана по имени Пракаш Джохар, или сокращенно Пи Джей, жил со своими родителями неподалеку от них, на углу Лексингтон и 72-й Восточной улицы, и они с Нилом по очереди подвозили друг друга. Впрочем, это продолжалось до тех пор, пока Нилу не пришлось отказаться от новенького «Фольксвагена Джетта», который они с Гордоном взяли для него в аренду, когда он окончил школу. Сейчас их возил только Пи Джей.
Лайла невольно напряглась. Единственное, на чем Гордон твердо настаивал, это чтобы Нила уберегли от всех переживаний завтрашнего прощания. Муж совершенно не обрадуется, узнав, что Нил уже здесь.
— Разве у тебя сегодня нет занятий? — спросила она.
— Расслабься, мама. Я могу позволить себе пропустить пару лекций. Или ты действительно думаешь, что я не собирался попрощаться с папой? — Он произнес это веселым тоном, что вряд ли могло обмануть Лайлу. Нил пропускал занятия только в самом крайнем случае. Повзрослев, он стал полной противоположностью обычному подростку и заявлял, что, когда пропускает день в школе, чувствует себя хуже, чем при высокой температуре. — Ты где сейчас? Я звонил в квартиру, но там только автоответчик.
— Я в подвале, разбираю вещи в нашей кладовке. — «Интересно, почему Гордон не снял трубку?» — подумала она и тут же решила, что он, возможно, просто не в настроении с кем-либо разговаривать, даже с Нилом. Уже не первый день муж находился в сильной депрессии. Все эти месяцы он хорошо держался, пытаясь сохранять надежду до последнего момента, но в конце концов не выдержал груза отчаяния и надломился. У него пропал аппетит, по ночам он почти не спал. — Я сейчас поднимусь. Мне нужно только разобрать здесь несколько коробок. — Лайла взглянула на часы, с удивлением отметив, что находится в подвале уже несколько часов. — Я точно не знаю, что там у нас есть из еды, но ты можешь сам посмотреть в холодильнике.
— Не волнуйся. Я по дороге купил рогаликов и творожных сырков. И еще шотландского лосося, которого так любит отец. — Взгляд Лайлы затуманился от слез. Как это похоже на Нила! В этом отношении он тоже был копией своего отца. Гордон никогда не забывал ни о каких датах. На каждый день рождения или годовщину их свадьбы он преодолевал немыслимые расстояния только ради того, чтобы купить ей безупречный подарок. Например, на их десятую годовщину он внезапно увез ее в аэропорт и сделал сюрприз — поездку в Марокко, место, где ей всегда хотелось побывать. Не сказав ни слова, Гордон собрал чемоданы, договорился о нянечке для сына и перенес на более поздний срок все ее встречи. — А еще я привез бутылку вина. Хорошего вина, — сказал Нил, и в его словах Лайла услышала голос мужа.
— Что ты вытворяешь, покупая спиртное? Ты ведь еще несовершеннолетний![11]
Лайла постаралась произнести это тоном озабоченной матери, но было совершенно очевидно, — для нее, по крайней мере, — что делает она это только ради проформы. После того как начался весь этот кошмар, Лайла была не слишком внимательна к Нилу, впрочем, как и ко всем остальным.
— Я никогда не говорил тебе, что у меня есть фальшивое удостоверение личности? — шаловливо рассмеялся Нил. — Я только надеюсь, что ты еще не успела упаковать все бокалы. — По беззаботному тону сына можно было решить, что он говорит о каком-то намечающемся празднике, но она сразу услышала легкую надтреснутость в его голосе и едва уловимые нотки страха.
— Нам всем повезло. Кухню я оставила напоследок. Я собиралась взяться за нее сегодня вечером, — сказала она. — Собственно, ты можешь мне в этом помочь.
На следующее утро к их дому приедут перевозчики мебели, чтобы погрузить все их вещи. Потом ей предстоит отправиться с ними в Хоупвел, расположенный в двух часах езды от города, где она сняла небольшой дом, недалеко от Фишкила и достаточно близко к Гордону, чтобы можно было регулярно навещать его. Конечно, не бог весть что, но жить можно. На самом деле переезд в более скромное жилье волновал ее меньше всего. По мере того как средства их оскудели, она научилась обходиться малым и с удивлением обнаружила, что совершенно не скучает по роскоши, которая раньше казалась ей необходимой. В каком-то смысле отъезд из города, где она была бы окружена постоянными напоминаниями о том стиле жизни, за который им пришлось так дорого заплатить, сулил ей облегчение.
