Глэдис продолжала заниматься работой, связанной с монтированием фильмов, а жила вместе с английскими актерами, у которых было хорошее настроение, но переменчивое счастье; Джордж Эткинсон[27]сыграл парочку небольших ролей в нескольких фильмах Джорджа Арлисса[28], его жена была статисткой в массовках, а дочь временами подставляли дублершей вместо Мадлен Кэрролл[29]. Поэтому нет ничего удивительного, что в доме разговаривали главным образом о фильмах: о написании сценариев, о производстве картин, их просмотре и об игре в них. Ужин, состоящий из рубленого мяса, ломтей копченой говядины или гренок с плавленым сыром — обычно его готовила Глэдис, — бывал приправлен пикантными новостями из мира кино, мелкими сплетнями про кинозвезд и планами дальнейшей работы студий. В этом году один штат за другим отменял сухой закон, и в столь свойственные Калифорнии долгие, жаркие летние вечера Глэдис, Грейс и их друзья, закончив ужинать, усаживались на веранде и там курили сигареты и потягивали пиво из высоких кружек. Норма Джин часто собирала пустые пивные бутылки и ставила в них цветочки, сорванные в малюсеньком палисадничке на задворках дома; в одну из бутылок она как-то налила немного лавандовой туалетной воды, которой пользовалась мать. Кинофильмы, сигареты, пиво, сладко пахнущие жидкости — как она вспоминала позднее, этот отрезок ее жизни весьма сильно отличался от лет, проведенных у Болендеров:
Жизнь стала бурной и весьма разнообразной, совершенно непохожей на скромное существование первой семьи. Глэдис и Грейс вкалывали, когда надо было работать, а все остальное время проводили в развлечениях. Они любили потанцевать и попеть, выпивать и играть в карты, и у них была масса приятелей и друзей. По причине религиозного воспитания, полученного мною, я была просто в шоке от их поведения и думала, что все они неминуемо отправятся в ад. Целыми часами я горячо молилась за них.
Такой стиль жизни взрослых поражал дисциплинированную, спокойную семилетнюю девочку, возбуждая в ней понятное беспокойство. Еще труднее оказалась необходимость привыкнуть к другой матери. «Тетя Ида не была моей мамой, — повторяла она себе. — Вон та дама с красными волосами и есть моя настоящая мама». Дама, которая без колебаний сдавала своим приятелям игральные карты, разливала им пиво, скатывала ковер и отплясывала нечто разудалое. Именно эту особу надлежало удовлетворить, именно ей надо было понравиться — женщине, совершенно непохожей на Иду Болендер и, кроме того, совсем незнакомой ребенку.
Абсолютно новой в жизни девочки оказалась и такая штука, как кино — здесь оно не только принималось и одобрялось, но даже стало необходимостью. Когда во время уик-энда Глэдис и Грейс брали с собой Норму Джин на гулянье в Голливуд, они, естественно, обращали особое внимание девочки на огромные голливудские кинотеатры-дворцы, эти храмы развлечения, которые порой с успехом соперничали с Пантеоном, Версалем, святынями Дальнего Востока, готическими соборами и европейскими оперными театрами. В этих кинотеатрах, говорили они малышке, показывают «наши фильмы». Архитекторы, не считаясь с затратами, заполняли огромные интерьеры картинами и антиквариатом, скульптурами и бьющими фонтанами. «Ни один король или император не прогуливался никогда по зданию, обустроенному с большей пышностью и богатством», — хвастал театральный декоратор Гарольд Рамбах.
Воображение неудержимо несло творцов этих святынь кино, а вместе с ростом воображения росла и стоимость строительства. К востоку он Вайн-стрит, на бульваре Голливуд располагался легендарный кинематографический театр «Пэнтэйджис», возведенный в 1930 году в качестве кинотеатра-дворца и рассчитанный на 2288 зрителей; одетые в чинные мундиры билетеры-капельдинеры с фонариками в руках разводили посетителей по залу с позолоченными стенами, разгребая воздух, который был густо насыщен испарениями дорогих духов, и маневрируя между богато украшенными колоннами и арками, между лампами с неестественным светом и чеканными статуями. Импресарио Сид Грауман, вдохновленный находкой археологами гробницы фараона Тутанхамона в 1922 году, в том же самом году отгрохал на бульваре Голливуд Египетский театр. Одиннадцать лет спустя это сооружение сохранило свой первозданный характер: гости двигались по Длинному, театрально оформленному двору, вдоль стен, украшенных лепниной, мимо имитаций гробниц и саркофагов, которые располагались среди грандиозных изваяний египетских богов, фараонов, а также различных мумий, сфинксов и стервятников... Однако крупнейшим достижением Граумана был размещавшийся на той же улице, но чуть дальше на запад Китайский театр, который снаружи напоминал буддийское святилище, а внутри выглядел словно китайский дворец, декорированный изысканными украшениями[30]. Большущий гонг возвещал о начале киносеанса. Именно здесь, в этом месте, Грауман позаботился о своем бессмертии, равно как и о бессмертии нескольких поколений кинозвезд — оно достигалось путем оставления отпечатков их ладоней и стоп в мокром цементе.
Норму Джин — которой когда-то сказали, что она принадлежит к семье, где «ходят в церковь, а не в кино», — теперь каждый уик-энд на протяжении двух лет кряду забирали в эти храмы воображения, где она видела на экране Кэтрин Хепберн[31]в роли Джой в «Маленьких женщинах», Мэй Уэст[32], источающую женскую уверенность в себе в фильме «Она нанесла ему ущерб», Клодет Кольбер[33], купающуюся нагишом в «Клеопатре», или Ракель Торрес, соблазняющую Гручо Маркса[34]в «Утином супе». Лучше всего из увиденного она запомнила, насколько Глэдис и Грейс были без ума от ослепительной блондинки — Джин Харлоу[35]— бесстыдной секс-бомбы, взбиравшейся по ступенькам социальной лестницы в кинофильме «Обед в восемь». «Вот настоящая кинозвезда!» — прошептала Грейс на ухо Норме Джин, указывая на Харлоу и выражая чувства миллионов американцев. С этой минуты, как позднее отметила Норма Джин, «Джин Харлоу была моей любимой актрисой».
