— А почему бы и не верить?
— Потому, что из-за этих сообщений был целый скандал в небесной канцелярии, — ответил Дьяченко.
— При чем тут небесная канцелярия?
— А при том, что когда летному составу одной капиталистической страны ставили задачу на удар по какому-либо объекту, то командир говорил им: «Летите и бомбите. Наше дело святое. Все, кто будет сбит и погибнет за святое дело, будет в раю». Ночь темная, земля черная. Бомбардировщики летят, бомбят, прожектора, шарят по небу, зенитки лупят, истребители атакуют. Кто из такого налета вернулся, а кто и нет. Утром у райских ворот собрались человек сто летчиков-бомбардировщиков со сбитых ночью самолетов. Кто без шлема, кто в разорванном обгоревшем комбинезоне, а кто и без сапога. Переминаются с ноги на ногу, греются и галдят, почему долго райские ворота не открывают. Архангел, Николай-угодник, который вроде вахтера там, открыл ворота, впустил трех летчиков и заперся на засов. Остальные летчики подняли шум и кричат: «Обещали в рай, почему не пускаете?» Николай-угодник приоткрыл окошко в воротах и говорит: «Не орите, не безобразничайте и не безбожничайте. Радио вашей страны сегодня сообщило, что ночью летали восемьсот бомбардировщиков, бомбили. Все возвратились на базу, за исключением трех. Вот я их и впустил, а всем остальным от ворот поворот».
— Ну, Иван! Ну, загнул! — смеялись вокруг.
— Да, Иван, летчикам капиталистических стран после гибели еще рай обещают, а нам, безбожникам, одна дорога — в ад, — иронически заметил летчик Устинов.
— А ты думаешь, в аду все гладко? — снова начал заводиться Дьяченко.
— А чего же, снарядов для адских мук, что ли, не хватает? — поддержал его Устинов.
— Везде свои трудности. Когда один наш летчик попал на тот свет, встретил его дьявол, вроде разводящего, и говорит: «Пойдем». Идут они по аду. Летчик смотрит: справа грешники раскаленные сковороды лижут, неподъемные камни на гору катят, на огне поджариваются, а слева под деревьями другие грешники сидят у столиков, левой рукой женщин обнимают, сидящих у них на коленях, а правой рукой кружку с пивом в рот запрокидывают. «Меня сюда, сюда», — дернул дьявола за шерсть летчик. «Не останавливайся. У нас тут заманиловка, вроде дьявольского агитпункта, мучения не меньше, чем в другом месте», — гаркнул дьявол. «Какие же тут мучения?» — спросил летчик. «Дурак, кружки-то у грешников с дырками, а женщины, — наоборот, как дочери у пушкинского царя Никиты», — ответил дьявол.
— Ну и дела в раю! — смеялись вокруг.
В этот день наш экипаж получил задачу до наступления темноты доставить груз партизанам в район западнее Рославля. Под самолет подвесили четыре грузовых парашюта с продуктами, батареями для рации и боеприпасами. Представитель штаба фронта при подготовке к полету проинструктировал нас, что в сорока километрах западнее Рославля надо найти железнодорожную будку, на крыше которой будет разложено мужское белье. Севернее будки на поляну к двум кострам следует сбросить груз на парашютах.
Так как линию фронта предстояло пролететь засветло, лечу на малой высоте в двадцати километрах севернее шоссе, идущего от Юхнова на Рославль над лесным массивом. Выйдя на железную дорогу в десяти километрах западнее Рославля, повел самолет на запад над железнодорожным полотном на малой высоте. Рельсы с полотна были сняты, и над насыпью торчали только перебитые шпалы. Вскоре мы обнаружили будку с разложенными на крыше белыми рубахами и трусами. Только начали разворот, как на поляне вспыхнули два костра. Набираю высоту и захожу для сбрасывания груза. Грузы на парашютах приземлились в центре поляны[21]. Видим, как к ним бегут несколько человек от костра. Сердце радуется, что в тылу врага ведут борьбу с фашистами преданные своей Родине люди. Сделав прощальный круг над поляной и покачав крыльями, беру курс обратно к линии фронта. Оборонительные позиции немцев пролетели благополучно, даже никто не обстрелял, и вскоре вернулись на свой аэродром.
На другой день представитель штаба фронта, отправлявший груз к партизанам, сообщил нам, что груз получен, передал благодарность от партизан и ориентировал, что к партизанам надо будет слетать еще.
15 сентября с утра снова получили задание днем отвезти и сбросить на парашютах груз партизанам в тот же район.
На этот раз готовимся лететь на задание двумя экипажами. Кроме нашего экипажа, на другом самолете подготовился к полету опытный летчик — заместитель командира второй эскадрильи старший лейтенант Николай Голенко со штурманом Иваном Дьяченко. Самолеты и экипажи подготовлены, груз подвешен, но нет погоды. С утра стоит низкая, почти до земли, облачность. В ожидании вылета оба экипажа расположились под крылом нашего самолета.
— Разрешите к вашему шалашу, — усаживаясь на чехол, сказал Голенко.
— Милости просим. Только с тобой ухо надо держать востро, — ответил штурман Желонкин.
— Почему?
— Грабишь ты нашу эскадрилью. Забрал в свой экипаж Дьяченко и Жданова прихватил.
— Не наговаривай на меня, Федя. С Иваном Дьяченко мы стали друзьями по несчастью. В первом вылете погибли мой штурман и радист, а у Ивана летчик и радист. Так что сама судьба свела нас в один экипаж. А Жданова в наш экипаж дали, потому что Осипов неделю болел, — оправдывался Голенко.
— Ну и экипаж, с бору по сосенке. Прыгуны собрались, — продолжал Желонкин шутливо подзадоривать Голенко.
— Мы прекрасно понимаем друг друга.
— Понимаете или условились, что понимаете, и вам все ясно? А я что-то стал плохо отличать очевидное от совершенно темного, — не унимался Желонкин.
— Это у тебя, Федя, наверное, от ночных полетов.
— А у тебя, Коля, иллюзия ясности оттого, что начитался ты при подготовке в академию Лапчинских, разных Ружеронов и Клаузевицев и тебе кажется, что на войне тебе все понятно, и ты счастлив, что как будто все понимаешь.
— Нет, я не такой счастливчик, как корреспонденты газет, легко объясняющие все сложности современного положения и исторические события.
— Вся прошлая история войн не стоит бумаги, на которой она написана, а тем более времени, затрачиваемого на ее изучение.
— Почему, Федя?
— Потому что у немцев, например, прошлые сомнительные успехи порождают надежды на новые безнаказанные захваты, вызывают манию величия и делают их самоуверенными, жестокими и послушными исполнителями воли изувера Гитлера, — сказал Желонкин.
— Ну, я с тобой не согласен. История учит и предупреждает от ошибок.
— Ерунда! Военная история что захочет, то и оправдает, — сказал Желонкин.
— Но есть же уроки истории, — не сдавался Голенко.
— Есть, но из этих уроков можно взять любую тактику и любой образ поведения. Если, Коля, ты собираешься в настоящем и будущем действовать на основе некритического восприятия прошлого, ты погиб, — сказал Желонкин.
