Книга Мемуары "власовцев" - Александр Окороков

Я после 25 лет отсутствия снова увидел Киев — самый красивый город в России: на красном фоне заходящего солнца сияют золотые купола Лавры и других церквей, видно, что главный собор Лавры взорван, хотя купол остался. Кажется, советчики везде оставили заряды взрывчатых веществ с часовым механизмом. Свернули направо к Зверинцу. Сам город мало разрушен, но очень запущен — дома, видно, с самой революции не ремонтировались. На Мариинско-Благовещенской остановились, здесь был штаб итальянской 8-й армии, на углу бывшей Безаковской улицы (бывший здесь памятник Безаку снесён). Нашли пристанище на Мариинско-Благовещенской, дом 131. Здесь когда-то сдавали комнаты студентам, комната когда-то была большая, перегорожена на четыре жилплощади, видно по кругу для лампы на потолке, тепло, горит буржуйка. Угостили хозяйку тем, что имели.

Пришли соседи посмотреть на невиданных итальянцев, хорошо говорящих «по-нашему». Поужинали в столовой итальянского этапа на бульваре Шевченко (бывший Бибиковский), подавали русские девушки, поговорили, пошутили с ними — им было приятно, что мы так чисто говорим по-русски: отец итальянец, мать русская, так что, естественно, материнский язык…

20 января 1943 года. Утром явились в «казарму Италия» — это бывшая казарма Инженерного батальона до войны 1914 года, на Бульварно-Кудрявской улице, 9. Адъютант нашего Уффичио капитан Фрескура нас спросил: «Зачем вы приехали? Нам и самим здесь нечего делать!» Мы попали наконец в свою часть, где нам сказали: «Вы здесь, как у себя дома!» Пообедали в своей столовой. Начальник Уффичио тоже нас спросил: «Зачем вы явились?..» Это полковник Вейль, бывший итальянский атташе в Москве до войны. Адъютант нас спросил о Селиванове — «губернаторе», мы ему объяснили, что много хлопот с ним, и он обещал отправить его в госпиталь — если удастся найти у него какую-либо болезнь; во всяком случае, сказал, что постарается отправить его во Львов. Мы с нашим Селивановым нашли комнату там же, напротив, на Бульварно-Кудрявской, номер 6. Хозяйка очень милая — Настасья Гавриловна Селенчук, с двумя мальчиками, хорошо воспитанными, мы с ними сразу же подружились. Хозяйка рассказала, что несколько месяцев тому назад муж её вышел на улицу и не возвратился, и больше о нём ничего не слышали.

Утром я повел нашего Селиванова осматривать Киев, он в первый раз, я же знал город хорошо, так как в 1916 году был в киевском Николаевском военном училище (пехотном, было такое же артиллерийское рядом, в Кадетской роще). При мне в училище приезжал Государь и потом было освящение знамени в присутствии императрицы Марии Фёдоровны и великих князей.

Город мало пострадал: Фундуклеевская, на ней бывшая Коллегия Павла Галагана, оперный театр был не повреждён и даже функционировал. Вышли на Крещатик — его нет, только кучи мусора, нет и боковых улиц в прошлом аристократического квартала — Липки, улицы Институтская, Лютеранская и так далее. Жители уверяют, что Крещатик был взорван жидами. После занятия Киева немцы приказали в Городскую управу на Крещатике снести все аппараты радио (я хорошо помню это здание — на крыше купол и на нём статуя Михаила Архангела, герб Киева и Киевской губернии — от них остался лишь кусок статуи). Уверяют, что в радиоаппаратах были бомбы с часовым механизмом. Когда начались взрывы, возник грандиозный пожар, а все насосы были советчиками вывезены, пришлось из Германии доставлять насосы и рукава и воду качать из Днепра, километра за три. Потом немцы поймали жидов, которые перерезали шланги. Так, по крайней мере, нам рассказывали тогда в Киеве.

Базары пустые, так как с левого берега Днепра жителям воспрещено переходить реку по льду, а на правом берегу много продуктов, но немцы учредили украинскую полицию, главным образом из галичан, и эти отборные мерзавцы отбирали у крестьян, едущих в город, хлеб, сало, молоко — и тут же продавали. Цены потрясающие: кило сала — 3200 рублей, мука — 4000 рублей за пуд, спички — 50 рублей коробка. Служащему в городской управе немцы платили 500 рублей в месяц и давали суп.

Немцы объявили жидов виновными в пожаре Киева и приказали всем явиться на сборный пункт. Явились с тючками — побольше тючки в одну сторону ложить (с продуктами), а в другую — тючки поменьше (с драгоценностями). Потом всех посадили на грузовики и повезли на Лукьяновку, к оврагу Бабий Яр — и всех уничтожили. Говорили, что до 80 тысяч. Как-то раз немцы в виде репрессий за что-то устроили облаву: забирали всех, у кого русская фамилия, — инженеров, врачей и вообще интеллигентных людей, а тех, у кого по документу была украинская фамилия, отпускали, это было поручено украинской полиции из галичан. Одна женщина отпросилась покормить грудного ребенка, её отпустили, но сказали, чтобы она утром возвратилась. Когда она вернулась, и её посадили со всеми вместе на грузовик и повезли на расстрел…

Пошли с Селивановым в Караваевские бани, куда когда-то водили нас, юнкеров киевского Николаевскаго военного училища, — каждому давали кулёк со сменой чистого белья и куском мыла. Баня отапливается торфом: ночью его привозят на маленьких вагонетках и сгружают прямо на улице около бани. Для военных были резервированы две кабинки, мы с Селивановым их заняли, заставив долго ожидать какого-то пожилого немецкого офицера. На улице очередь, но мы, военные, прошли без очереди. Ванные те же, что и 25 лет тому назад, только пожелтели от времени.

Пошли к Университету — то же здание, выкрашенное в красный цвет. Когда-то «передовые» студенты острили: «Почему здание Университета красного цвета? — Краснеет за своих профессоров». Перед зданием — бывший Николаевский сквер, где был памятник основателю Университета императору Николаю Первому — на его месте памятник Шевченко. Многие из этих «передовых» пошли в школы прапорщиков: в моё время их было пять: две студенческих, три обыкновенных, ещё было четыре военных училища: Константиновское, Николаевское пехотное, Николаевское артиллерийское (оба последних в Кадетской роще), и ещё Кадетский корпус и Алексеевское инженерное училище. Большинство моих одноклассников прошли эти киевские военные училища, и многие доблестно погибли в борьбе против кровавого врага Родины — коммунизма. От Университета отходит Бибиковский бульвар (ныне бульвар Шевченко). На улицах женщины скалывают лёд.

Штаб 8-й итальянской армии уезжает в Италию, и с ним остатки Альпийского корпуса, остаётся лишь 2-й корпус, расположенный в районе Екатеринослава (Днепропетровска), куда мы должны будем ехать. Как-то утром нас командировали на церемонию раздачи боевых наград. В итальянской армии существуют три степени «Военной медали» («Валоре Милитаре») — золотая, серебряная и бронзовая. Я видел альбом кавалеров золотой медали — всего несколько десятков человек, это редкая на1рада, вроде нашего ордена Святого Георгия Победоносца, больше посмертного. При нас вручали серебряные медали, одну из них получил тененте карабинеров (вроде наших жандармов), довольно несимпатичный субъект с моноклем. Медаль на синей ленте соответствует приблизительно нашему Владимиру 4-й степени с мечами. За что ему дали медаль? Вечером за ужином этот новый кавалер выставил неограниченное количество марсалы (сицилийское вино). Мы обязаны были присутствовать на обеде и ужине; какой-то молодой офицер не явился, и майор его разнёс.