В индийских рассказах Киплинг открывает читателю не только Индию и индийцев, но и английскую армию, трудности и невзгоды военной жизни, которых докиплинговская литература, по существу, не касалась. Но и здесь джингоизм, национал-патриотизм Киплинга, о котором столько написано, не вполне однозначен. Для писателя существует не одна, а две армии. Одна — солдаты и субалтерны в казарме, в увольнительной, на марше, в бою, в любви и в смерти. Они, эти «Томми Аткинсы», покрыты пылью «от шагающих сапог», это «ребята — кипяток с уксусом», «простые, доверчивые сердца», они делают дело, они хоть и мальчишки, «а характера на десять генералов хватит». И вторая — офицерская верхушка: чистоплюи, бездельники, воспитанные «по оранжерейной системе», английские епиходовы вроде лейтенанта Голайти или «офицера и джентльмена» Рейли.
Не уступают офицерам и фигурирующие в рассказах представители колониальной администрации, «штафирки», как бы их назвал один из трех «мушкетеров» ирландец Малвени. Это целая галерея незадачливых, безответственных и бездарных чиновников, миссионеров, авантюристов, проходимцев вроде Юстуса Уповающего («Месть Дангары») или «самого уродливого человека в Азии» верховного комиссара Барр-Сэготта. Или Орильена Макгоггина, который «завез в Индию какую-то диковинную религию, занимавшую его гораздо больше, чем служба» («Преображение Орильена Макгоггина»), Или лорда Бениру Трига, собиравшего в Индии материал для книги «Наши трудности на Востоке» и кричавшего на всех углах о «благотворных последствиях британского владычества» («Без благословения церкви»), О благотворных последствиях британского владычества кричит на всех углах — обратите внимание — карикатурный лорд Триг, а вовсе не Редьярд Киплинг — во всяком случае, в конце 1880-х годов. Кого же в таком случае поднимает на щит молодой писатель? Тех, кого будет поднимать и впредь — людей, делающих дело, будничное дело строителей Империи. «Зодчий стиля и живописец слова», автор мемуара «Это начиналось так», болтун и фанфарон Юстас Кливер противопоставляется (увы, несколько схематично) таким добросовестным и скромным труженикам, как Хитчкок («Строители моста») или полицейский Стрикленд. Любимый герой многих, и не только индийских, произведений писателя, Стрикленд прекрасно изучил и понял Индию, это не только частный сыщик, не раз посрамивший официальных «службистов», но и прирожденный актер, отличающийся страстью к перевоплощению.
Автор «Простых рассказов» еще не достиг мастерства «Книги джунглей», но в чем-то создатель «Маугли» узнаваем уже теперь. Во-первых — одушевлением животного мира, «зоологическими» метафорами и ассоциациями, стремлением и умением через зверей описывать и объяснять людей. Уже упоминавшийся верховный комиссар Барр-Сэготт из рассказа «Стрелы Амура» улыбался так, что даже лошади шарахались в сторону, сам же походил на серую обезьяну. «Тиф и тот убежит от медведицы, у которой отняли ее детеныша» — это сравнение как нельзя лучше проясняет коллизию рассказа «Захолустная комедия», а про отталкивающего героя другого рассказа сказано еще более красноречиво: «Его голова находилась под прямым углом к телу, как голова кобры, готовящейся к прыжку». И, во-вторых, — мотивом, который мы все помним с детства, из «Маугли». Мотивом человека «не на своем месте», «отбившегося от стаи», с которой он «одной крови». Вот почему у Киплинга плох не индиец, олицетворяющий собой пассивное начало, или англичанин, символизирующий начало активное, идею Прогресса, а тот индиец или англичанин, который находится не на своем месте. Человек, по Киплингу, способен себя реализовать, выполнить свою коллективную миссию лишь в том случае, если он находится «в своей стае». Не потому ли бывший бравый солдат все тот же ирландец Малвени так жалко выглядит в цивильном платье? В этом, среди прочего, беда всех этих голайти, ресли, макгоггинов, бениру тригов и юстасов кливеров. В этом же, соответственно, и беда индийцев в Англии — людей, «желающих быть более английскими, чем сами англичане». Попытка же компромисса, о чем свидетельствует один из лучших рассказов раннего Киплинга «Без благословения церкви», а еще нагляднее рассказ «Комиссар округа» из сборника «Жизнь дает фору», — это попытка с негодными средствами, которая в конечном счете оборачивается трагедией. Ведь ни Запад, ни Восток, перефразируя киплинговские строки, с места не сойдут: жить по-восточному на Западе и по-западному на Востоке не получится — не в этом ли смысл этих знаменитых и порой слишком уж прямолинейно воспринимаемых строк?
У всех четырех Киплингов, впрочем, жить на Востоке по-западному до известной степени получалось, и, тем не менее, в конце 1888 года, на седьмом году пребывания в Индии, Редьярд Киплинг почувствовал, что он здесь не на месте и что пора ему возвращаться «в свою стаю». Отметим, в очередной раз опередив события, что, оказавшись в Англии, Киплинг незамедлительно испытал сильнейшую ностальгию по Индии. Ему всю жизнь не сиделось на месте.
Глава четвертая ОТ «ПЕКИНА» ДО «БЕРЛИНА»
Ехать домой решено было малой скоростью и кружным путем: двести фунтов стерлингов, полученных начинающим писателем за «Индийскую железнодорожную библиотеку», с лихвой хватало на кругосветное путешествие в Англию через Бирму, Сингапур, Гонконг, Японию и США. Об этом путешествии можно было бы написать целую книгу, если бы таковая уже не была написана самим Киплингом, назвавшим свой «травелог» «От моря до моря»[9].
Решение ехать в Англию кружным путем Киплинг принял, однако, вовсе не только потому, что по дороге домой ему хотелось побывать в Японии и Америке, побездельничать после многолетней неустанной и тяжелой работы. План этот возник благодаря одному из самых близких ему в Индии людей — жене метеоролога, профессора аллахабадского Мьюир-колледжа Алека Хилла. О Хилле мы знаем лишь, что человек это был спокойный, уравновешенный, неразговорчивый и что он увлекался фотографией. Про его жену Эдмонию Хилл (близкие звали ее «Тед») нам известно куда больше. Когда они с Киплингом познакомились, Тед едва исполнилось тридцать, родом она была из Пенсильвании, у нее было круглое миловидное лицо и густые, до плеч, темные волосы. Познакомились они в 1887 году в доме владельца «Пионера» Джорджа Аллена, когда Киплинг жил в Аллахабаде и выпускал приложение к «Пионеру» «Новости недели». «Мистер Киплинг, — написала Тед на следующий же день после знакомства своей младшей сестре в Америку, — выглядит человеком лет сорока, он начинает лысеть, у него очки с толстыми стеклами, однако на самом деле ему всего двадцать два. Он — сама энергия, это превосходный рассказчик; сидевшие с ним рядом покатывались со смеху…»
В дальнейшем Редьярд подолгу гостил (причем часто в отсутствие Хиллов) в их аллахабадском бунгало «Бельведер», который описал в «Рикки-Тикки-Тави»; когда же уезжал в Лахор или в Симлу, то писал оттуда Тед длинные письма в форме ежедневного дневника, жаловался, что вынужден сидеть в редакции с восьми до шести и не может уйти, пока «не уложит газету спать», доверял приятельнице свои самые интимные чувства, мысли, переживания. Таких писем, как Эдмонии Хилл, Киплинг не писал ни матери, ни Эдит Макдональд, ни кузине Маргарет Бёрн-Джонс, ни даже Трикс, от которой у него никогда не было секретов. Эдмонии Хилл Киплинг преподнес свои первые опубликованные сочинения в стихах и прозе — изящный, изданный в январе 1889 года в Лахоре томик «Ранних стихов» и изданные «Гражданской и военной газетой» «Простые рассказы с гор» с трогательными посвящениями. «Так бы хотелось посвятить вам что-то более достойное» — значится на титуле первого издания «Простых рассказов».
