И эти странности должны мне помочь дойти до истины.
– Как он выглядел? – спрашиваю.
– Среднего роста, крепкий, – лепечет Игорек. – В темных очках, голос немного хриплый… мы ночью встречались, в машине сидели. Он сзади сидел, я впереди. Предложил тридцать тысяч за то, чтобы кто-нибудь затеял с тобой ссору в ресторане…
Я слышал уже эту историю несколько раз. Похоже, нового больше Игорек ничего не сообщит.
– Где искать Вову Метелицу? – спрашиваю.
Он рассказывает. Все, что знает про Вову. Все, что мне надо и еще кучу ненужной информации.
Прячу нож в чехол на ноге, в глазах этого ничтожества мелькает нечто похожее на облегчение.
Жадный, тупой Игорек.
– Орел или решка? – Достаю из кармана монетку.
– Что? – спрашивает он.
– Не тупи, Игорек, – говорю ему. – Пять секунд на выбор. Если ты не сделаешь его, будешь Игорь-Пуля-В-Голове. Орел или решка?
– Пожалуйста… – молит он.
– Раз, – начинаю я отсчет.
– Пожалуйста… – Сейчас он зарыдает.
Не мужик, а тряпка какая-то.
– Два.
Он понимает все очень быстро. Понимает, что бесполезно меня уговаривать и кричит:
– Орел!
Я подбрасываю монету вверх, и он впивается в нее взглядом, словно пытается телепатически уложить ее гербом вверх.
Монета летит вниз, в это время я нажимаю на спусковой крючок, и новоявленный Игорь-Пуля-В-Голове вместе со стулом падает на пол.
– Пять, – произношу я и отправляю пистолет обратно в кобуру.
Никогда не играю с судьбой в орлянку. Но ради интереса подхожу к монетке и смотрю на нее, после чего поворачиваюсь к мертвому Игорю и говорю ему:
– Ты все равно проиграл. Решка.
Игорь молчит – словно соглашается со мной.
Я иду к выходу.
«Рест ин пис».
Но какая сука подставила меня в трактире?
* * *
Инкубатора везли на военный аэродром. Куратор сказал, что оттуда Стас уже без него отправится на Украину – правда, куда именно, уточнять не стал. И предупредил, что в самолете Стасу сделают укол, от которого тот вырубится, и надолго.
– Через пару дней очнешься уже по пути назад. Так что для тебя это путешествие ограничится бортом самолета.
Стас хмыкнул.
– Я не полечу, но когда ты вернешься – встречу, – продолжал Куратор, управляя джойстиком микроавтобуса, в котором они ехали. – Главное, ничего не бойся и не переживай. Схема отлажена, безопасность максимальная.
– Да я и не боюсь, – пожал Стас плечами.
– Боишься, – сказал Куратор. – Это нормально. Первый раз. Но страшного ничего нет.
– Ты тоже через это проходил?
– Нет. Я не инкубатор, у меня несовместимость, – ответил Куратор, сворачивая на Пятое кольцо. – Но это ничего не значит.
Несколько минут они ехали молча, потом Куратор усмехнулся и сказал:
– Там этот… твой товарищ, Эрик… ему за малым голову не открутили.
– В смысле? – вскинулся Стас.
– Говорил он много. Не тому, кому надо.
– Он с Ильей, кажется, повздорил.
Тот вечер в памяти остался обрывками. Чужие лица… Кровь… Музыка… Кожаный салон какой-то тачки. Кто-то, кажется Куратор, ведет его домой. Сушняк, вода, кровать, сушняк… Он, что называется, был в хлам.
– Угу. С Илюхой. А этого делать не стоило.
– Илюха крутой? – улыбнулся было Стас.
Но Куратор оставался серьезным.
– Более чем. Я понимаю, по виду этого не скажешь… Просто знай: не стоит вести себя с ним так, как бы ты это позволил себе с остальными.
– Он… тоже? Как и я?
– Нет, – сказал как отрезал Куратор. – Я тебе это говорю для того, чтобы ты был поосторожнее и своих друзей вовремя останавливал.
– Эрик мне не друг.
– Я вообще говорю.
Они свернули на пустынную асфальтированную дорогу, микроавтобус сразу же набрал скорость.
– Слушай… а таких, как я, инкубаторов, много? Я имею в виду в Москве. Что, если мы…
– Вы не встретитесь. А если встретитесь, то не узнаете. И хватит об этом.
Через несколько минут машина сбросила скорость, свернула и остановилась перед высокими воротами. Из будки, стоящей рядом, вышел вооруженный человек в военной форме. Он подошел к кабине, несколько секунд рассматривал книжицу, предъявленную ему Куратором, потом махнул кому-то рукой.
Ворота плавно разъехались в стороны, и микроавтобус, переваливаясь через «полицейских», устремился к взлетной полосе.
Стас уже поднимался по трапу, когда его окликнул Куратор.
– Когда вернешься… можешь писать книгу по своим снам. Тебе разрешили.
Стас махнул ему рукой и ступил на борт военного самолета.
Стюардесса, как на гражданке. Короткая юбка, декольте, шалый взгляд… да ну нах…
Лучше поспать. Спать…
* * *
– Музыка перестала быть живой. Музыка сдохла. А если не сдохла, то агонизирует, доживая последние дни. С того момента, когда из компьютера прозвучала первая нота, настоящей музыке был подписан смертный приговор.
Вован за рулем, я рядом. Едем по трассе на огромном «Юконе». Скорость небольшая, около ста километров. Играет музыка – какой-то древний рок-н-ролл в исполнении то ли Элвиса, то ли кого-то из его подражателей. Негромко. Совсем не мешая разговору.
– Это из-за компьютеров такая жизнь у нас. Раньше мы собирались во дворе, брали гитару и разучивали аккорды, а теперь мой сын говорит мне: «Папа, мне нужен компьютер, я хочу быть диджеем, как диджей Электрошокер». Представляешь? Кумирами детей становятся не Хендриксы, не Элвисы, а какие-то Электрошокеры. Ему пять, он любит музыку, и я не хочу, чтобы он вырос на этом суррогате, которым нас сейчас пичкают.
Сказал ли Вова Метелица про своего сына случайно или же с расчетом на то, что я обращу на это внимание, – не знаю.
Мне все равно.
Молчу, а Вова продолжает говорить, глубоко затягиваясь анашой.
Пусть говорит.
– Я радио стараюсь не слушать… но, когда есть передача с Хачкинаевым, включаю. Слышал про такого? Рок-н-ролльщик старой закалки, ему лет пятьдесят или шестьдесят, а зажигает так, что возвращаешься в то самое время, время настоящей, хорошей, живой музыки. Я бы дал ему какого-нибудь Оскара только за то, что Хачкинаев не дает до конца уничтожить. Уничтожить то, что осталось. Блин, да он достоин Оскара больше, чем кто-либо другой!
