Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
Для того чтобы выжить в подобном мире, нужно забыть о том, кто ты есть. Это основное условие, чтобы приспособиться к жизни в аду. В Дантовом аду осужденные страдают не столько от пламени, в котором они горят или от других ужасных наказаний, сколько от того, что не могут забыть про собственные судьбы. Они постоянно помнят, кто они и что сделали в жизни. Если ты офицер или младший офицер и не можешь забыть, что у тебя есть достоинство и военное образование, или если ты инженер и не можешь забыть, что закончил инженерный факультет, тогда тебе нечего делать в этом мире.
Существует молчаливая солидарность между инженерами, не имеющими руководящих функций, и гражданскими мастерами, с одной стороны, и нами, командирами взводов и рот, с другой. Не раз инженер Данку или мастер Барбу присылали ко мне людей, чтобы предупредить, что они видели полковников, поднимающихся на рабочую отметку. В свою очередь, я без колебаний посылаю к ним своих людей сказать, когда вижу, как инспектора и главный архитектор сектора поднимаются к ним.
Вместе с мастером Данку определяем, сколько касок, страховочных поясов и лопат нам потребуется. Составляем список. Собираю поломанные лопаты или неисправные тачки. Беру с собой бетонщиков Гашпара Иоана из Ботошань, Михалаке Некулая из Кудалба, Зорилу Гогу из Рогова, Макавею Ионела из Тэтэрлэу, Керекеша Штефана из Сын Паул и Лунджяну Петру из Баништя.
Составляю из них группу, с которой отправлю инвентарь за пределы стройки, в сектор складов, чтобы сдать старый и получить новый. Трудно нам будет идти только туда, а обратно мы возвращаемся с тремя новыми тачками, в которые положим остальную снасть.
По дороге встречаю Филпишана Иона из Регина, Кристя Георге из Алба-Юлии и Надя Бала из Прайда, Харгита. Они говорят мне:
– Вот, товарищ лейтенант, закончилась арматура.
Начинаю рыться в карманах брюк и потом в карманах блузы. Разочарованный, говорю Кристе:
– Георге, у меня тут было в карманах пять тонн арматуры… не знаю, куда я их засунул.
Кристя, по вере баптист, классический тип арделянина[22], говорит мне в шутку, пока я обыскиваю карманы:
– Товарищ лейтенант! Может, эти пять тонн арматуры у вас в планшете?
– Нет, Георге. Думаю, они у мастера Саву на складе, там, куда вам надо было идти с самого начала, а не ко мне. Ты не думал о том, что в первую очередь надо идти к нему?
– Да, конечно, товарищ лейтенант! Как раз сегодня ночью мне снилось, что я был…
– Кристя, – кричу я ему, – если начнется третья мировая война, то по твоей вине!
– Слушаюсь! Я молчу. Мы идем на склад к Саву.
И быстро уходит со своими двумя товарищами, направляясь вниз к складу, который находится за вышкой часовых.
Я дохожу до своего склада, сдаю инвентарь и получаю новый. После этого участвую в двух собраниях с кадрами. Наступает час обеда. Спускаюсь со взводом в столовую, следуя обычным маршрутом. Часы проходят быстро, время летит. На отметке «11» обваливаются леса, и четверо раненых отвозят в госпиталь на двух машинах скорой помощи. Острые завывания удаляющихся сирен перекрывает стук молотков, скрежет лопат о днища корыт с известью и рокот цепей, которые поднимают их на леса.
Повсюду слышны торопливые команды. На лесах снизу доверху копошится людской муравейник, выкрикивая фразы по-венгерски, по-немецки, по-румынски или по-русски (липоване[23]). Разноплеменный Вавилон, начали смешиваться твои языки! Неужели придет день, когда мы больше не будем понимать друг друга? Он еще не скоро или уже близко?
Позже чувствую холод в костях и вижу, как убывает солнечный свет. Первый признак приближения осени – это когда чувствуешь, как наступают вечерние холода. Что касается света, то летом мы застаем, в течение двух или трех месяцев, закаты, когда прекращаем работу в 19:30 и выходим со стройки, а в остальную часть года мы их не видим. А начиная с сегодняшнего дня, у нас уже не получится заставать и рассветы, потому что мы будем приступать к работе на час раньше наступления утренней зари. Поэтому первый признак, по которому мы определяем, что день закончился, – это вечерняя прохлада.
Но окончание дня не означает и окончания работы. Работа завершается только в 19:30, когда снаружи осенью уже темно. Мы ведем жизнь слепых кротов, которые находятся вдали от дневного света. Призывники не выдерживают такого адского рабочего распорядка больше шести месяцев. А мы, офицеры и младшие офицеры, выносим. Мы работаем по восемнадцать часов в сутки.
Приговоренные к принудительному труду на угольных шахтах или рудниках работают по пять часов в день. Ссыльные русские в исправительно-трудовых колониях в Сибири, которые рубят лес или разбивают камни, работают по четыре часа в день. Английские и американские пленные в японских лагерях времен второй мировой войны работали самое большее девять-десять часов в день. В Доме Республики, на «Уранусе», румынский офицер работает по восемнадцать часов! В пять утра он уже на ногах и в 23:00 кладет свою голову на подушку, чтобы заснуть. Это действительно коммунистическое достижение! Стаханов был бы посрамлен трудовыми нормами, определенными Коммунистической партий Румынии для военнослужащих.
Однажды на партсобрании генерал из Высшей дирекции армии сказал нам, что, когда мы выйдем на пенсию, каждый год, проработанный кадровым военным на трудовых стройках будет засчитан как два года трудового стажа.
А на том собрании мы были поражены. Нам не приходило когда-либо в голову слово «пенсия». И мы даже себя не представляем старыми. Мы видели только стройку с месивом грязи, строительными лесами, работой и ее адским темпом, видели умирающих вокруг нас солдат, офицеров и младших офицеров. То была война, на которой мы умирали молодыми, а этот бюрократ говорил нам о пенсиях…
Чувствую, что продрог до костей и устал. Смотрю на часы. Сейчас почти 19:30. Собираю взвод и приказываю, чтобы рабочий инвентарь был сдан на склад и заперт на замок. Строю людей и направляюсь с ними к выходу.
Люди волнами выходят из отверстий-колодцев для лифтов и выливаются из проемов в стенах, как речной поток, пробивший запруду. Пыль плавает в темноте, сквозь которую лица призывников еле видны. Извержение людского потока невозможно остановить, меня подхватывает толпа, толкает к стене, на мгновение поднимает над рекой касок, которые поблескивают во мраке. Чувствую, как ко мне прилипают вспотевшие, разогретые тела с жесткими конопляными поясами. В ужасной толчее ощущаю, как у меня перехватывает дыхание. Сотни, тысячи, десятки тысяч солдат. Кто-то вдалеке, завывая, отдает приказ, рукоятка чьего-то молотка упирается мне в желудок, моя правая нога ударяется обо что-то твердое, но мне не удается этого увидеть, перед глазами у меня прыгают зеленые искры.
Мой взвод остался где-то позади. Прижимая к груди синюю тетрадь с боевым расписанием моего взвода, пытаюсь сориентироваться. Раздаются пронзительные свистки, смешанные с гуденьем голосов. Толпа неостановимо течет вперед. Конец толстой проволоки, торчащей из стены, рвет мне блузу на плече, и на мгновение думаю о том, что она могла бы вонзиться в горло или грудь.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
