Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
И вот тогда Масасигэ Кусуноки, один из феодалов, глубоко преданный императору и считавший, что именно тот должен воистину править страной, пришел на помощь Годайго. Он поднял армию, разгромил сёгуна и снова возвел императора на трон. Однако несколько лет спустя, поскольку Годайго, весьма непредусмотрительный человек, роздал высшие посты в государстве своим придворным бездельникам вместо того, чтобы поставить на них преданных и сражавшихся за него людей, был предательски свергнут новым сёгуном. Кусуноки снова начал борьбу за восстановление императора на троне, но на этот раз был разбит в бою и погиб. Его последними словами было: «Я хотел бы иметь семь жизней, чтобы отдать их все за моего императора». С того времени слова эти были многократно повторены в песнях и преданиях, но еще большую популярность они приобрели в 1868 году, когда национальная революция навсегда свергла власть сёгунов и последний из них, Ёсинобу Токугава, передал свои полномочия деду нашего нынешнего императора в ходе того, что впоследствии получило название Реставрация Мэйдзи…
После отдания чести флагу императорского военно-морского флота и низкого поклона в сторону императорской резиденции в Токио адмирал Мива повернулся лицом к группе «Кикусуи», в которую вошли Нисина и его одиннадцать товарищей. Они стояли, выстроившись в одну шеренгу, перед адмиралом, одетые в белоснежную форму. Адмирал вручил каждому из них короткий меч, важный символ для воина-японца. В древней Спарте, по преданию, каждая мать вручала своему сыну, впервые уходящему на битву, его щит со словами: «С ним или на нем!» Тем самым она желала ему вернуться домой со славой, неся щит в руке, или погибнуть и быть принесенным домой на щите.
Короткий меч значил то же самое в Японии. Его владелец должен либо победить, доблестно сражаясь, либо использовать короткий меч, чтобы совершить обряд сэппуку, который люди Запада именуют «харакири», в расплату за поражение. Если человек принимал такой меч, то тем самым он приносил свою жизнь на алтарь империи, отдав ее в бою либо самостоятельно лишив себя жизни. Мы гордились нашими товарищами, поскольку знали, что клинки врученных им мечей никогда не изведают вкуса их крови. Эти двенадцать человек будут сражаться с врагами и увлекут их вместе с собой в морскую бездну.
Этим же вечером офицеры устроили прощальный ужин для первых водителей «кайтэнов». Двенадцать человек, одетых в легкие брюки цвета хаки, коричневые рубашки с голубыми флотскими галстуками сидели на почетных местах. Все они уже упаковали свои личные вещи для отправки родным. Среди этих вещей были и остриженные пряди волос и обрезки ногтей, представлявшие собой «останки», которые должны были получить родные для почетного погребения. Сразу после приветственных речей высокопоставленных офицеров слово от водителей «кайтэнов» взял лейтенант Камибэппу.
– Мы намерены уничтожить самые крупные корабли врагов, которые только сможем найти, – сказал он, – и накануне нашего ухода на задание мы благодарны вам всем за то, что вы для нас сделали. Мы желаем всем вам здоровья и самой лучшей судьбы.
Затем чашки были наполнены сакэ – подарком императора, – и адмирал Мива предложил тост за успех миссии.
Все участники торжественного ужина наслаждались изысканными, традиционными японскими праздничными яствами – тай (красная рыба), сушеными водорослями, рисом и кати-кури (каштаны). Эти каштаны всегда подаются на стол в случае пожелания успеха. Наши борцы сумо едят их накануне крупных всеяпонских чемпионатов. В Японии в конце 1944 года ощущался дефицит буквально во всем, поскольку многие наши торговые суда были потоплены американскими подводными лодками. Но консервированных фруктов и других редких деликатесов за этим столом было в изобилии. Сакэ лилось рекой, снова и снова звучал «Флотский марш», и на глазах у многих сотрапезников блестели слезы – ведь предстояло расставание с задушевными товарищами. Любому, кто считает японцев лишенными чувств стоиками, следовало бы побывать в тот вечер на Оцудзиме или вместе со мной на других подобных церемониях, еще не раз происходивших вплоть до конца войны.
В самом разгаре торжественного ужина лейтенант Сэкио Нисина незаметно исчез, чтобы попрощаться с группой с Цутиуры. Он пожелал нам всего самого лучшего, еще раз попросил готовиться как можно лучше, чтобы одержать победу в бою, и перед уходом пожал каждому из нас руку.
На следующее утро после подъема оркестр заиграл наш национальный гимн «Кимигаё». Его слова «Да будешь ты царить тысячу, восемь тысяч поколений» должны были вдохнуть в людей, уходивших на смерть, уверенность в том, что правление императорской фамилии не прервется. Они сделали низкий поклон перед храмом, воздвигнутым специально для водителей «кайтэнов». У каждого из них был на правом боку его офицерский меч, в левой руке короткий меч. Лейтенант Нисина также нес в небольшой урне прах своего погибшего друга, лейтенанта Куроки. Урну эту перед атакой он должен был поместить в кабину своего «кайтэна», так что оба друга отправились бы на первое задание вместе. Затем все поднялись за борт своих подводных лодок, и в 9.00 лодка «1–36» вышла из гавани. «1–37» и «1–47» медленно последовали за флагманом группы «Кикусуи», а многие из нас проводили их на своих торпедных катерах и менее крупных судах, крича вслед слова прощания и размахивая своими бескозырками в традиционном морском приветствии. Первые «кайтэны» отправились на задание.
Три подводные лодки легли на другой курс вскоре после выхода из порта. Одна из них, «1–37», должна была следовать проливом Коссоль к острову Палау и атаковать вражеские корабли, проходящие этим маршрутом. Субмарины «1–36» и «1–47» тем временем легли на курс к Улити. Им предстояло атаковать американский флот на якорной стоянке, выпустив свои «кайтэны» у двух различных входов в громадную внутреннюю лагуну этого атолла. Подводная лодка «1–37» не пришла к месту своего назначения. Несмотря на то что каждый раз после всплытия на мостике корабля выставлялись шестеро дозорных, вечером 17 ноября лодка была засечена сонаром американского эсминца «Николас». Внезапно атакованная им, она не успела погрузиться и попыталась уклониться от торпедной атаки эсминца. Она погибла вместе со всем экипажем, а Мураками, Уцуномии, Камибэппу и Кондо так и не довелось нанести удар по врагу.
Подводной лодкой «1–47» командовал капитан 3-го ранга Дзэндзи Орита, один из лучших японских подводников. Он осторожно следовал к назначенной точке, идя в надводном положении со скоростью 20 узлов до границы зоны действия вражеских патрульных самолетов. Затем в светлое время суток он шел под водой, всплывая по ночам, чтобы зарядить аккумуляторы и принять информацию по радио из штаба 6-го флота в Куре.
Водители «кайтэнов» наслаждались путешествием в обществе капитана Ориты. Особенное впечатление на них произвел гальюн подводной лодки, представлявший довольно сложное сооружение с несколькими клапанами и рукоятями и вполне способный привести в смущение человека, не знающего правил обращения с ним либо беспечного. Команде лодки «1–47» пришлось пережить несколько неприятных минут, когда им показалось, что в открытом море волны срывают с креплений «кайтэны». Несколько членов команды, преклонявшиеся перед четырьмя героями, бросились на палубу, несмотря на бушующее море, чтобы проверить крепление торпед. Все оказалось в порядке, и только после этого все успокоились. Одним из этих самоотверженных почитателей оказался старшина Ока, бывший к тому же талантливым художником. За время перехода к атоллу Улити он успел нарисовать великолепную картину, изображавшую американский авианосец, разламывающийся пополам и тонущий после того, как у его ватерлинии взорвался «кайтэн». Лейтенант Нисина, лейтенант Фукуда и младший лейтенант Сато с удовольствием поставили на этой картине свои автографы.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
