Виллеруа откинулся на сиденье. Он вдруг понял, что он старик и дурак, а старикам нельзя быть дураками. Долгое противостояние между регентом и гувернером короля закончилось.
– А где дядюшка Виллеруа? – спрашивал Людовик. – Я весь день его не видел.
Никто не знал. Видели, как он собирался к регенту, но с тех пор о нем больше ничего не слышали.
Людовик послал за герцогом Орлеанским.
– Виллеруа пропал, – сказал король. – Я беспокоюсь за него.
Регент понимающе улыбнулся:
– Ваше величество, нет причин для беспокойства. Дядюшка Виллеруа – пожилой человек. Он жаждет умиротворения в деревне, где ему и место.
– Он решил устроить себе выходной! Но он не отпросился у меня.
– Он устроил себе долгий, очень долгий выходной, ваше величество. И я подумал, что вам лучше не расстраиваться из-за долгих прощаний.
Людовик заглянул в глаза дяди и все понял.
По лицу короля катились слезы; все-таки он привязался к старику, так искренне восхищавшемуся им.
Герцог Орлеанский обнял мальчика.
– Мой король, – сказал Филипп, – вы уже слишком взрослый для подобных отношений. Вот увидите, вас ждет жизнь, полная новых интересов и удовольствий.
Людовик отвернулся. Он проревел всю ночь, оплакивая потерю бедного Виллеруа. Но он понимал, что бесполезно требовать его возвращения. Он должен ждать великий день, когда сам сможет отдавать приказы.
Жизнь резко поменялась, печалиться стало некогда. У Людовика появился новый гувернер, герцог Шаро, маленького короля таскали с одной церемонии на другую. Осенью Людовика короновали в Реймсе, и сразу после коронации его ждало еще одно суровое испытание. Посмотреть на коронацию пришло много народу. Среди них было немало калек и юродивых. Они разбили лагерь в полях неподалеку от Реймсского аббатства и ждали приезда короля. В расшитой золотом мантии Людовик выглядел сверхъестественно прекрасным: огромные темно-голубые глаза на нежном личике, локоны спадающих на плечи вьющихся золотисто-каштановых волос… И ему пришлось ходить среди этих больных людей! Он был обязан остановиться около каждого, и, даже если кожа его была покрыта язвами, Людовик должен был дотронуться до его щеки и промолвить: «Король дотронулся до тебя, так, может, и Бог исцелит!»
Они смотрели на Людовика, и их сердца наполнялись надеждой и радостью. «Этот пышущий здоровьем и состраданием мальчик, – думали они, – выбран самим Провидением. Он обязательно сделает Францию великой».
Людовик ужасно хотел поскорее вернуться в Версаль, но прежде его ждало еще одно развлечение, организованное в Виллер-Коттре герцогом Орлеанским. А поскольку род Бурбонов пытался переплюнуть род герцога Орлеанского, подобное же пышное развлечение ждало его и в Шантильи.
В следующем феврале королю исполнялось четырнадцать, и он считался совершеннолетним. По этому поводу состоялся целый ряд праздничных церемоний, а в парламенте, в атмосфере всеобщей торжественности регент вручил мрачному Людовику большую государственную печать.
Герцог Орлеанский оставался премьер-министром и главным человеком во Франции. Все помнили, что если король умрет, не оставив наследников, то престол перейдет к герцогу Орлеанскому. Главным соперником Филиппа был герцог де Бурбон, которой очень хотел занять его место. Но Бурбон не отличался выдающимся умом. Ему шел тридцать первый год, а матерью его была незаконнорожденная дочь Людовика XIV, поэтому он вполне мог претендовать на право именовать себя внуком короля, о чем никогда не забывал сам и не позволял забывать другим. Состояние герцога было огромно, а Шантильи считался одним из самых богатых домов во Франции. Большую часть времени он посвящал гастрономическим и плотским утехам, но все остальное время спрашивал себя, почему бы ему не свергнуть герцога Орлеанского и самому не занять его пост. Герцог де Бурбон опасался, что король умрет, не оставив наследников, и тогда власть перейдет в руки герцога Орлеанского, что сорвет его собственные планы.
Не отличался он и красотой, женщин в Бурбоне привлекали разве что деньги и титулы. Он был очень высок и худощав, из-за высокого роста Бурбон стал сутулиться. В довершение же всего он был одноглазым – в молодости во время верховой прогулки герцог повредил себе глаз. Честолюбие в герцоге поддерживалось благодаря его любовнице, мадам де Пре.
Именно мадам де Пре, одна из самых прекрасных придворных дам, стала его любовницей, и именно она хотела, чтобы герцог де Бурбон пришел к власти, чтобы править за его спиной.
Людовика она в расчет не брала. Он же всего лишь ребенок! Мадам де Пре решила, что ее любовник должен занять место герцога Орлеанского и стать премьер-министром Франции. Пока королю не исполнилось четырнадцать, герцог де Бурбон будет фактическим правителем страны.
Недавно овдовевший Бурбон позволил мадам де Пре доминировать над ним. Эта женщина, дочь очень богатого финансиста и жена маркиза де Пре, была прирожденной интриганкой. И хотя Бурбону больше нравилось пировать и заниматься с ней любовью, он все же выслушивал планы ее интриг и соглашался с ними.
Герцогу Орлеанскому было хорошо известно об этих планах, и он хотел помешать им столь же решительно, сколь мадам де Пре хотела претворить их в жизнь. Возможность смерти короля особо его не волновала, так как если король умрет, то на престол взойдет он сам, а если умрет и он – то его сын, герцог де Шатре.
Герцога де Шатре в действительности больше интересовала религия, нежели политика. Но что это меняло? Герцог Орлеанский просто не представлял себе, что его род может уступить трон роду Бурбонов.
Однажды вечером он не без удовольствия обдумывал сложившуюся ситуацию, сидя в своих апартаментах на первом этаже дворца. Когда-то здесь жили дофины, а потом комнаты занял регент. Очень скоро он пойдет к королю и предложит ему подписать кое-какие бумаги. Но пока время еще не пришло. У него была легкая депрессия. В этой половине дворца было очень тихо, и герцог вспоминал прошлое. Он думал о своей дочери, герцогине Беррийской, которая не так давно умерла. Герцог страстно любил свою дочь, и ее смерть переполнила его сердце печалью. Тут в дверях появился паж и сообщил, что к герцогу пришла герцогиня де Фалари.
Герцогиня была одной из любовниц герцога Орлеанского и жила вместе с ним во дворце. После оргии в парке жизнь во дворце стала степенной и уравновешенной.
Герцог попросил, чтобы ее провели к нему. Герцогиня отличалась живостью характера, и в таком состоянии духа Филипп нуждался в обществе человека веселого и легкого нрава.
– Подойдите ко мне, дорогая, – попросил герцог. – Посидите со мной. Я тут хандрю немного и надеюсь, что вы меня взбодрите.
– Хандрите? – воскликнула герцогиня. – Но почему? Что может огорчать вас, месье герцог… ведь говорят, что вы – второй человек в государстве после короля?
– Бросьте, – ответил герцог Орлеанский. – Подобное сравнение доставило бы мне большое удовольствие пару лет назад. Увы, возможно, я старею… сегодня я мыслями выше земных дел.
