— Мы беспокоимся о наших семьях, — сказал кто-то из людей, — мы не думаем, что ты хочешь причинить нам зло специально, но ты все время окружен прокаженными, а Закон говорит, что, прикасаясь к нечистоте, сам становишься нечист.
— Оскверняет не то, что снаружи, а то, что внутри нас.
Но крестьяне стояли на своем. Кефас был с нами и, кажется, готов был вступить в драку.
— Ваш учитель когда-либо обманывал вас? А Матиас когда-либо говорил вам правду? — спросил их Кефас.
Но Иешуа лишь пожелал людям доброго утра и знаком велел нам отойти.
Конечно, причиной случившегося был Матиас, именно он настроил горожан против нас. Однако угрюмое упорство, с каким нас встретили люди у ворот, наталкивало на мысль об убеждении, а не о принуждении. Поползли слухи, что уже и простые люди сопротивляются Иешуа, после чего в других городах прием становился все прохладнее и прохладнее. Случалось так, что местные власти отказывались пустить нас в город. Тогда кто-то из приверженцев стал уговаривать его отказаться от посещения прокаженных, иначе все города откажут нам в приеме. Но такие мольбы делали его только тверже.
— Как назовут того врача, который откажется от своих больных? — сказал он. — Если нас перестанут пускать в города, что ж, будем проповедовать в пустыне, как это делал Иоанан.
Я считал, что нужно отказаться от прокаженных, ведь, излечив несколько человек, можно было лишиться всех своих преемников. Но когда я сказал об этом Иешуа, он ответил, что я, вероятно, так и не разобрался в том, чем мы занимаемся, если привожу такие доводы. На следующий день он предложил мне пойти вместе с ним в Арбела и посетить там прокаженных, может быть, тогда я пойму его. Надо сказать, что обычно он посещал больных один, а если кто-то из нас шел вместе с ним, он оставлял спутников ждать за пределами колонии. Но на этот раз он предупредил стражу, что с ним пойдет помощник, и таким образом провел меня на территорию колонии. Иешуа сказал, что мне нечего беспокоиться — я буду в полной безопасности. И я поверил ему — таким сильным было его влияние на меня.
Лагерь, где жили прокаженные, неожиданно оказался вполне приличного вида. И из-за того, что его строил не Антипа, а римляне, во всем чувствовались разумный подход и аккуратность. Но было бы ошибкой считать это жестом милосердия, скорее здесь был расчет. Колония располагалась на пологом выступе перед множеством скальных пещер, и таким образом преграждала к ним доступ. Так как другого способа проникнуть в пещеры не имелось, то они становились недоступны для повстанцев или разбойников, обычно заселяющих такие места. Лагерь представлял собой ряд построек, где в одной спальне размещались несколько человек; на общем дворе располагалось помещение, которое использовали как кухню. Пока римляне были хозяевами этого места, а в дальнейшем они собирались передать его Антипе, что в конечном счете и сделали, они поддерживали здесь что-то вроде порядка и следили за дисциплиной. Больные по очереди несли обязанности, связанные с обслуживанием территории и приготовлением общей пищи; продукты какое-то время доставляли римляне. Но сейчас обитатели лагеря полностью зависели от сердобольности своих родственников, приносящих им продукты из дома, и честности римской стражи.
В лагере меня поразила царящая там атмосфера обыденной жизни. Люди были заняты своими делами. Кто-то готовил еду, кто-то занимался уборкой и носил воду, были также те, кто обрабатывал небольшие клочки земли — свои наделы. Только то, что люди вели себя чуть более застенчиво и были чуть менее многословны, напоминало об их болезни. С появлением Иешуа в лагере явно почувствовалось дуновение надежды. Он попросил хорошо убрать территорию и выделить изолированные места для осмотра больных, определения вида болезни и дальнейшего лечения. Он вел себя как лекарь, его интересовал только медицинский аспект. Он не проявлял высокомерия, какое обычно выказывают священники, помещая людей в изоляцию, не говоря уж о малейших намеках в отношении их нечистоты. Я спросил, как сочетается его лечение с запретами Священного Писания. На что он просто ответил, что наши предки по-своему выражали свои мысли и давали советы, но сейчас понимание их предписаний во многом утрачено.
После того как Иешуа осмотрел больных на основной территории, он повел меня к пещерам. Там укрывались больные с наиболее тяжелыми формами болезни — те, кто оставил всякую надежду. Горы у Арбела были сплошь покрыты пещерами, добраться к ним можно было только по узкой тропке. Тропинка то тут, то там заставляла карабкаться по горному склону. Когда мы достаточно близко подошли к пещерам, нас накрыло невыносимое зловоние, запах разлагающейся плоти. Во мраке пещер шевелились какие-то тени. Именно здесь Антигон, последний из Маккавеев, сражался с Иродом Великим. Ирод в конечном счете вынужден был применить крюки, чтобы вытащить своих врагов из пещер. Если для Маккавеев пещеры служили военным укрытием, то для прокаженных они стали постоянным домом. Их вовсе не изгоняли сюда из колонии, но когда болезнь превращала их в отвратительных уродов, они уходили выше, в пещеры. Здесь они доживали последний срок в медленной агонии, мучая себя вопросом, за какие грехи послано им такое наказание.
Иешуа был первым здоровым человеком, которого им довелось видеть за последние месяцы или даже годы. Иешуа рассказал мне, что, когда он впервые появился у них, они сторонились его, стыдясь своей нечистоты и боясь осквернить его. Но теперь они вели себя вполне открыто. Местом их собраний был выступ скалы. Собравшись вместе, они представляли собой странное зрелище — десятки и десятки мужчин, женщин, детей, с шишковатыми конечностями, обезображенными болезнью телами, в которых трудно распознать прежний человеческий облик. Но удивительнее всего было то, что в разложившейся, гниющей плоти пребывал ясный трезвый ум и из безобразной массы зловонных тел неожиданно раздавалась внятная человеческая речь. Иешуа повел себя очень естественно и просто — он уселся среди больных и начал разговор так, как будто их безобразие совершенно не беспокоило его.
Я очень хорошо понимал, что хотел донести до меня Иешуа: он хотел выразительно продемонстрировать контраст между внешним проявлением человека и его внутренним содержанием. К этой идее он не раз обращался в своих проповедях. Особенно он любил рассказывать о том, как однажды в храм пришли один благочестивый человек и один грешник. Благочестивый молился Богу, не преминув упомянуть свои добродетели, грешник же трепетал и стыдился, боясь поднять глаза к небесам, он только просил, чтобы Господь был милостив к нему. Конечно, героем рассказа Иешуа был грешник, он имел в сердце смирение и был более достоин любви Бога. Мне кажется, что эта история должна понравиться людям, которые ищут оправдание своим слабостям. Я же всегда сочувствовал тому благочестивому человеку: он представлялся мне человеком твердым, имеющим внутреннюю дисциплину и старающимся жить добродетельно, а грешник, таким образом, получал возможность жить так, как жил прежде.
Но сидя здесь, среди прокаженных, я уже не был таким циником. Некоторое время я бессознательно держался вне круга, которым они охватили Иешуа. Меня невольно отталкивали смрад и уродство. Кроме того, свою роль сыграла укоренившаяся привычка избегать оскверненных проказой. Но, может быть, оттого, что они беззлобно мирились с моим отвращением, или оттого, что Иешуа, сидя среди них так, будто бы это было самым обычным делом, спокойно беседовал с ними, я вдруг осознал даже не то, насколько часто мы обманываемся, осуждая людей только за их внешность, но и насколько сильны предрассудки, которыми мы руководствуемся, оценивая людей. У евреев стало поистине второй натурой отношение к прокаженным как к безнадежно падшим и оскверненным. Но стоило побыть среди них даже очень короткое время, как становилось ясно, что они обыкновенные люди, такие как и все мы. Они несколько запуганы и робки по причине своей болезни, но, в целом, они были похожи на тех людей, которых мы каждый день встречаем на городских улицах.
