Посадка была уже объявлена. Грут довел Стрейкена до дверей самолета, махнул удостоверением охране. Едва он перешагнул порог, как Грут снова окликнул его.
— Я нашел это вчера в мусоре. — Он бросил Стрейкену конверт. — Пожалуйста, пришлите мне копию барракуды. Моим детям это понравится. А если есть фотография акулы, то и акулу тоже. — Он немножко покраснел. — Моему мальчику всего восемь. Ему нравятся акулы.
Стрейкен встряхнул конверт. Его пленки, без сомнения. Он протянул руку, и Грут пожал ее через порог.
— Dank je zeer,[2] агент, — сказал Стрейкен с широкой улыбкой, — я постараюсь.
11
Дождь лупил по спине Стрейкена, как кнут надсмотрщика галерных рабов, когда он втаскивал свой багаж в квартиру в Пимлико. Косые струи воды стекали по его щекам.
Стрейкен жил в однокомнатной квартире над индийской забегаловкой. Мнение друзей и семьи его не интересовало. Жилище было скромно обставлено вещами с распродаж и всякой мутью со склада Гамильтона. После выплаты аренды, покупки пленок и билетов на самолет денег на автомобиль и причудливую мебель уже не осталось. Но об этом Стрейкен и не заботился. Вплоть до сегодняшнего утра он мечтал только о скромной лачуге позади «Кораллового рая» и катере, чтобы совершать поездки вокруг Арубы и Бонайре, где он планировал управлять лучшим подводным сафари на юге Санта-Лючии.
Зееманы собирались нанять его на достаточно долгий срок, чтобы он смог получить разрешение на работу. Как только он получит деньги, то сможет подавать документы на получение вида на жительство. Известно, каким слабым был закон об иммиграции. Если вид на жительство могли получить ежегодно шестьсот колумбийцев, то его запрос будет совершенно справедливым. Кюрасао был скромным вариантом Каймановых островов. Они принимали каждого, у кого было хоть немного денег. И море было отличным для подводного фотографирования, оно приносило ему деньги. В короткий срок иммиграционная служба позволила бы ему поселиться здесь. У Стрейкена было все распланировано вплоть до сегодняшнего утра. А сейчас он пребывал в неизвестности. Хуже того — он сбежал и подставил под удар человека, от которого в его жизни зависело многое. Кристин Молине следовало бы за многое ответить.
Стрейкен быстро принял душ, сварил кофе и закурил свою первую за сорок восемь часов сигарету. Одной оказалось недостаточно и он выкурил вторую, потом третью, пока, наконец, не почувствовал, как кофеин и никотин проникают в кровь. Стрейкен смотрел на стены комнаты и чувствовал подступающее волнение, как бывало всегда, когда он собирался начать работу в лаборатории.
Стены были увешаны фотографиями, снятыми им в разных уголках мира. Много синевы. Много рыб. Комната напоминала аквариум. Некоторые снимки были вставлены в рамки, но такие рамки стоили довольно дорого, и большинство фотографий просто крепились к стене липкой лентой. Фотографии вызывали у Стрейкена только теплые чувства. Да, у него не было денег, работы, девушки, но много ли в мире было людей, которые видели столько, сколько видел он? Вон тот осьминог, например. Это чудовище было обнаружено лишь несколько лет назад, и он один из первых снял его на пленку. Теперь его собирались снимать для телевидения. «Подводный мир» заплатил хорошие деньги за ту серию.
Стрейкен поглядел на часы. 7.00. В Вашингтоне 14.00. Он подошел к телефону.
— Мак-Коли, — мягкий голос Джилкриста ответил с первого звонка.
— Здравствуйте, Мак-Коли. Это Эд Стрейкен.
— Эд, как вы?
— Прекрасно. Вы получили мое сообщение?
— Естественно.
— И?
— Ничем не могу помочь, дорогой мой. Если снимки не окажутся тут завтра, мы отдадим партию Таннеру.
Билл Таннер был канадец, ветеран, который после ухода Дэвида Доубилета на пенсию был единственным подводным фотографом в «Нэшнл джиографик». Он работал хорошо. Но снимки Стрейкена были лучше. У Таннера получались фотографии дикой природы, у Стрейкена — произведения искусства.
— Но послушайте, Мак-Коли. Эти снимки с Кюрасао — лучшее, что я когда-либо сделал.
— В таком случае мы возьмем их на следующий год. Мне жаль, Эд. Правда. Я знаю, как вы старались, но я не могу отменить печать. Вы не должны были откладывать все на последний момент. У вас же месяцы на это были! — Дальше последовала пауза: Джилкрист велел секретарю перевести звонок на другую линию. Затем его голос снова смягчился: — Вы можете отправить негативы первым самолетом из «Хитроу» завтра утром, так что у вас еще куча времени. Разница во времени работает в вашу пользу.
Стрейкен улыбнулся про себя. Все было бы намного проще, если бы у него была приличная цифровая камера. Тогда он мог бы просто выводить изображения на компьютер и посылать их в Штаты электронной почтой. Но сейчас Джилкрист был прав.
— Эд?
— Да?
— Вы ведь понимаете?
— Что?
— Я не буду оплачивать расходы, если не получу снимки.
— Я знаю. Я хотел поговорить про…
— Эд?
— Я слушаю.
— Что за ерунда? У вас нет времени болтать со мной. Идите займитесь делом, поговорим завтра.
— Спасибо, Мак-Коли.
Стрейкен взял пленки и вышел.
12
Время поджимало. Нужно было сразу же идти в лабораторию, но после пережитого Стрейкену больше всего хотелось увидеть сейчас дружеское лицо. К тому же квартира Гамильтона на площади Святого Джорджа была по пути. Стрейкен заглянет к крестному на несколько минут. Он вовсе не собирался рассказывать ему о своих неприятностях, но поздороваться с человеком, воспитавшим его после смерти родителей, был обязан.
Гамильтон был холостяком и жил в трехкомнатной квартире на западной стороне площади, в классическом здании времен Регентства, построенном Томасом Кубиттом в первой половине девятнадцатого века. Квартира занимала первый и второй этажи пятиэтажного дома. Как и другие дома на площади, он был оштукатурен, его высокие окна с глубокими нишами и изящными балконами выходили на общественный парк.
Когда Стрейкен был почти на месте, на церкви Спасителя звонили колокола. Типично английский звук. Английские колокола пели свою песню, чистый звон напоминал тающий снег, стекающий по склону горы. Лондон вовсе не плохой город, и Стрейкен знал, что ему повезло вырасти именно в этой его части.
И отец, и мать Стрейкена были единственными детьми в семье, поэтому после их смерти не осталось никаких родственников. Были, правда, бабушка по отцу и дедушка по матери, но бабушка жила в Шотландии, а дедушка был нездоров, так что они решили, что мальчик лишь выиграет, оставшись со своим крестным отцом. Стрейкен общался с ними на каникулах, но десять лет его домом был дом Гамильтона.
