Крон и двое стражей уже возвращались, перелезая через носовые поручни. Гамилькар прошел вперед, не обращая внимания на начальника стражи, с которым разминулся посередине галеры. Когда он добрался до носовой палубы, Крон уже отдал команду лечь на прежний курс. Перегнувшись через носовые поручни, Гамилькар увидел Магриба, привязанного лицом вверх к шестифутовому тарану. Пока корабль лежал в дрейфе, тело капитана наполовину высовывалось из воды, но лишь только квинквирема наберет скорость, волны начнут захлестывать его. Магриб будет медленно захлебываться водой. Очень медленно.
Гамилькар завороженно следил, как Магриб пытается дышать между ударами волн. Гребень волны наполнил его рот водой, и капитан закашлялся, пытаясь освободить истерзанные легкие. После минутной передышки его снова захлестнула волна. Магриб поднял голову, и Гамилькар увидел выражение неподдельного ужаса на его лице. Отчаянный крик заглушило холодное море, бесконечное движение которого не оставляло сомнений в судьбе охваченного ужасом капитана. Магриб снова откашлялся, но его легкие продолжали наполняться водой.
По оценке Гамилькара, при стандартной скорости в спокойных прибрежных водах мучения Магриба продлятся не меньше получаса. На галерах по обе стороны от «Мелкарта» команды сгрудились у бортовых поручней, глазея на казнь капитана. Судя по их лицам, Гиско достиг свой цели: вселить страх в сердце каждого из своих подчиненных. Магриб молчал, но беспорядочные взмахи его рук и обезумевшее лицо свидетельствовали о тщетной борьбе с морем. Гамилькар отступил от поручней, и капитан скрылся из виду.
Десять лет своей военной карьеры Гамилькар провел в Иберии, в городе Малака на южном побережье. Это была граница Карфагенской империи, новые земли, отвоеванные у кельтов, которые до недавнего времени контролировали изолированный полуостров. В той кампании Гамилькар приобрел известность и упрочил положение среди наследников своего древнего рода. Битва была жестокой, но ему удалось одержать победу и расширить границы Карфагена. Гамилькар посылал людей на смерть, безжалостно подставлял под непрекращающиеся атаки кельтов, стремясь удержать победу. Но он никогда не унижал подчиненных, полагая, что их сила заключается в преданности Карфагену и своему командиру.
Гамилькар еще не встречался с римлянами в бою. В прошлом Рим и Карфаген были союзниками и вместе противостояли Пирру Эпирскому. Именно этот союз предопределил нынешний конфликт. Рим нарушил договор, заключенный ради обороны своих земель, и предательски вторгся на Сицилию под предлогом защиты жителей Мессины от войска Сиракуз, что угрожало коммерческим интересам Карфагена на острове.
Теперь жребий брошен. Римская трирема спаслась бегством, и Гамилькару предстоит встретиться с врагом лицом к лицу — это лишь вопрос времени. Взгляд его стал жестким. Он предвкушал, что выдворит римлян с Сицилии и восстановит славу своего народа как хозяина Средиземноморья.
* * *
Во дворе виллы выстроился отряд охраны из шестидесяти легионеров, что составляло половину полной манипулы. Центурион расхаживал вдоль рядов, инспектируя солдат. Во главе колонны знаменосец высоко поднял штандарт манипулы. Легкий ветер с моря теребил ткань штандарта, а золотые диски, свисавшие с древка, ударялись друг о друга и позвякивали, словно колокольчики. Присмотревшись, Септимий разглядел изображение быка — это была манипула Второго легиона, одного из четырех легионов римской армии на Сицилии. Сам Септимий служил в Девятом легионе, который стоял лагерем вместе со Вторым сразу за городской чертой Бролиума. Два других легиона, Шестой и Седьмой, расположились южнее, у самой границы с Сиракузами, что обусловливалось политическими причинами: так они сдерживали царя Сиракуз Гиерона II. Невозможность их отвода означала, что основная тяжесть весенней кампании придется на два легиона, расквартированных в окрестностях Бролиума.
Центурион, инспектировавший своих солдат, перевел взгляд на вход во внутренний двор, где появились Септимий и Аттик. Затем направился к ним неторопливой походкой командира, привыкшего командовать центурией, уверенного в себе и довольного своим положением.
— Назовите себя! — потребовал он.
— Капитан Переннис с триремы «Аквила» и центурион Капито, командир морских пехотинцев, — ответил Септимий. — С докладом к старшему консулу.
Центурион пробормотал что-то неразборчивое, но на его лице явственно отразилось все, что он думает о моряках и морских пехотинцах. Септимий никак не отреагировал на почти не скрываемое презрение, однако лицо центуриона запомнил.
— Становитесь в первую шеренгу, — приказал легионер. — Консул уже идет.
Аттик и Септимий прошли вперед и заняли место в строю. Центурион еще раз окинул взглядом строй и встал во главе колонны; знаменосец застыл позади него, слева. Все стояли неподвижно, ожидая консула. Сципион появился через пять минут в сопровождении начальника личной охраны и двенадцати преторианцев. Черные дорожные плащи, по которым их сразу можно было узнать, развевались при ходьбе, стук твердых подошв сандалий гулко раздавался в утренней тишине.
Консул вскинул руку, и начальник охраны приказал своим подчиненным остановиться. Сципион один обошел шеренги полуманипулы. Он с удовольствием отметил неподвижность строя солдат. Дисциплина и единообразие напомнили ему о воинской службе, когда все было гораздо проще и все его действия определялись уставом — как у стоявших перед ним легионеров. Два командира с «Аквилы» в первой шеренге по-прежнему были в полном боевом облачении. Консул отметил отличное состояние их оружия и доспехов, носивших на себе следы битв.
Лошадиное ржание заставило Сципиона повернуться. Конюх вел к нему серо-белого жеребца. Это был андалузец, испанская лошадь высотой в шестнадцать ладоней. Вычищенный и разогретый, он бил правым передним копытом о каменную плитку двора — все его тело было воплощением едва сдерживаемой силы. Сципион подошел к жеребцу и, похлопывая по шее и крупу, ласково заговорил с ним уверенным тоном опытного наездника.
— Великолепное животное, — сказал он, ни к кому не обращаясь, и вскочил в седло.
Устроившись в седле, старший консул повернул коня к полуманипуле. Он сразу же понял, что под ним боевая лошадь, мгновенно реагировавшая на движение ног Сципиона и перемещение его центра тяжести. Для управления животным не требовались поводья — в бою это позволяло всаднику держать оружие в обеих руках.
— Стройся! — приказал Сципион командиру центурии и развернул коня.
— Маршевая колонна! — рявкнул центурион, и солдаты перестроились в колонну из двадцати рядов по три человека.
Аттик и Септимий остались в первом ряду. Капитан, не знакомый со строевыми приемами легионеров, был рад, что не пришлось никуда перемещаться при формировании колонны.
Первой через двойные ворота виллы вышла охрана консула. За ней последовал Сципион, которому пришлось нагнуться, чтобы проехать в арку, а замыкала шествие полуманипула Второго легиона. Повернув направо, все двинулись по извилистой дороге к порту, который находился в двух милях от виллы. Улицы перед ними пустели, двери и ставни в домах захлопывались, пряча обитателей. Жители Бролиума привыкли видеть на улицах римских солдат, но грозный вид закутанных в черные плащи преторианцев и явно высокий ранг римлянина, которого они сопровождали, заставляли людей в страхе прятаться.
