Обидел девушку... Нехорошо. Узнала бы Локка, прибила бы: рука у толстушки тяжёлая, особенно, когда требуется вступиться за женскую честь.
— Почему ты ничего не ешь? — Продолжила волноваться матушка.
По необъяснимой причине приём пищи в утренние часы почитается самым необходимым действом в жизни, а я, признаться, крайне редко способен затолкать в себя с утра хоть что-то: так и ухожу на службу, не жравши. Зато потом, после часовой прогулки пешком, чувствую зверский голод, требующий немедленного поступления еды в желудок. Замкнутый круг получается, но разорвать его — не в моих силах. Лениво, хотя и сознаю всю глупость собственного поведения. Ладно, вот женюсь, возьмусь за ум и тогда...
— Не хочется.
Каула насмешливо прищурилась:
— Голова болит?
О, удобная причина развеять подозрения!
— Не без того.
— Ты слишком много выпил.
Не обвинение, но и не одобрение. Правда, дальше ничего не последует: матушка, в глубине души считая меня несмышлёным ребёнком, всё же не вмешивается в мою жизнь по таким пустякам, как принятие горячительного. Наверное, пример отца отбил у неё охоту упрекать мужчин в желании крепко выпить...
Он был ветераном Болотной войны, заработавшим кровавым трудом почёт и уважение односельчан, пенсию от имперского казначейства, глубокий надрывный кашель и приступы судорог, сводившие конечности. Спасение было только одно: крепкий тёмный эль по вечерам. Поначалу Каула пробовала мягко бороться с сей «пагубной страстью», но потом признала, что лучше позволить мужу напиться, чем слышать в ночи его стоны и бессильно кусать губы. А ещё матушка опасается, что болезнь отца всегда жила в его крови, и сыновья могли унаследовать склонность к подобным припадкам. Честно говоря, я тоже этого опасаюсь: с моим владением телом не хватало ещё время от времени корчиться в судорогах...
Что это? Кажется, Ливин собирается возразить? Верно, она же видела меня вчера и прекрасно знает, что если хмель и был, то совсем незаметный. Нет, нельзя позволить раскрыть обман:
— Да, матушка. Слишком много.
Взгляд прозрачных зелёных глаз становится растерянно-осуждающим. Мол, зачем берёшь на себя несуществующую вину?
Улыбаюсь в ответ, стараясь вложить в беззвучное движение губ одновременно просьбу о прощении и благодарность за попытку выступить в мою защиту. Девушка перестаёт хмуриться, но понимание не приходит, и её глаза обещают: ты всё расскажешь. Расскажу. Наверное. Может быть.
— Всё равно кушать надо! — Не унимается Каула.
— Я поем, матушка. Попозже, хорошо?
— Только не забудь разогреть, — напоминают мне основной закон здорового питания: «Горячая пища жизненно необходима».
Нет, пора менять тему, иначе я не удержусь и набью-таки желудок едой!
Спрашиваю у всех присутствующих за столом:
— Чем займётесь сегодня?
— Посмотрим, как город готовится к празднику, — ответила за всех Каула.
Ага, это означает: прочешем мелким бреднем ещё не посещённые лавки. Ну и чудно!
— Только все деньги сразу не тратьте.
— Почему?
В некоторые моменты я забываю, что моя матушка — взрослая женщина, потому что она обожает вести себя, как маленький ребёнок. Вот сейчас, к примеру, обиженно распахнув глаза.
— Потому что до начала Зимника целых три дня, и главные события ещё впереди. Как и главные траты. Поверьте, в праздничную ювеку будет, куда девать монеты!
Говорю так потому, что родственники первый раз гостят у меня в середине зимы: обычно заскакивали на несколько дней, но задолго до праздников, чтобы успеть вернуться в поместье — одарить всех знакомых и выполнить долг перед повелительницей. Мне, кстати, тоже полагалось свидетельствовать своё почтение Сэйдисс, но по молчаливому соглашению я припадаю к её стопам преимущественно летом. Вообще, странно, что Заклинательница отпустила мою семью в город... Хотела сделать мне подарок? Хлопот прибавила, уж точно!
— Тебе виднее, — согласилась матушка. — Но раз уж заботишься о наших кошельках, то...
— Э нет! — Я мотнул головой. — С вами не пойду. У меня есть другие дела.
— Откуда могут взяться дела в канун праздника? — Изумилась Каула, и правильно сделала, потому что нормальные люди стараются решить все проблемы заблаговременно, а не в трехдневье отдохновения, предшествующее бесшабашному Зимнику.
— Да так... В сущности, ниоткуда, но взялись. Ничего серьёзного. Обещаю: как только с ними справлюсь, сразу же поступлю в ваше распоряжение.
— Полное? — Уточнила Ливин.
— И безоговорочное!
Она недоверчиво выпятила нижнюю губу. Ну и зря сомневается: больше всего на свете я люблю, когда красивая девушка решает за меня, как мне следует поступать. И я это докажу. Непременно.
— Ну раз уж ты отговорился от прогулки, сделай милость, возьми на себя мытьё посуды, — подмигнула Каула и встала из-за стола. — Мальчики, оставьте в покое пирожки, утрите рты и собирайтесь: утро уже позднее, и никто не станет ради таких сонь, как мы, придерживать хороший товар! Ливин, девочка моя, ты тоже поторопись.
Шумное семейство покинуло кухню, причём Соден ухитрился зловещим шёпотом сообщить мне, что я — предатель. Конечно, предатель: поход в город с моим участием оставлял шанс на посещение заведений, заманчивых для мальчишек, а теперь братьям предстояло таскать за матушкой сумки из одной «девчачьей» лавки в другую.
Ливин задержалась:
— Я помогу?
— Не нужно.
— Но ты же сказал, у тебя дела?
— И что?
— Разве ты не хочешь сделать их побыстрее?
А, понятно! Девушка желает заполучить меня, как можно раньше. К сожалению, не выйдет:
— У меня встреча назначена на полдень. Время есть.
— Ум-м-м.
Снова обиделась. Или расстроилась, что ничуть не лучше.
Подхожу и провожу тыльной стороной ладони по нежной щеке.
— Потерпи немножко. Сможешь?
— Ну, если ты...
Её губы приоткрываются, суля одну из самых приятных в мире вещей, но поцелую не суждено сбыться, потому что с порога кухни громогласно звучит:
— Утро доброе!
* * *
Кайрен, первый постоялец моего мэнора. Здоровенный детина двадцати пяти лет от роду, светловолосый, кареглазый и весёлый. Когда не допечён службой и вьером. А служит парень в покойной управе, но, слава богам, не в Плече надзора, а в Плече дознания, потому что жить под одной крышей с кем-то из надзорных не сможет ни один человек. Если хочет сохранить здравый ум, разумеется.
Явление нежелательного зрителя не прибавило Ливин хорошего настроения, а уж отложенное в связи с этим намерение слиться со мной губами и вовсе привело девушку в состояние, близкое к злобе. Но будучи воспитанной hevary, моя невеста удержала недовольство при себе, коротко кивнула, отвечая на приветствие, повернулась и ушла — не слишком скорым шагом, но таким, который не предлагал отправиться вдогонку.
