Она поочередно перебирала всяческие жизненные сценарии на будущее; вдруг всплеск воды заставил ее поднять голову.
Еще на приличном расстоянии от берега кто-то плыл красивым, размашистым кролем прямо в ее сторону. Когда пловец приблизился, Николь вцепилась в зыбкий песок: она узнала Генри.
Видел ли он ее? Если нет, то увидит прежде, чем она успеет добежать до коттеджа. Уж лучше оставаться на месте.
Генри выбрался на сушу и, расправив плечи, медленно подошел к ней. Узкие плавки подчеркивали классические контуры его нагого торса. В темноте не так заметна искалеченная нога; главное — покоряющая, мужественная сила, ощутимая даже на расстоянии.
— Это восхитительно, — блаженно произнес Генри. Он помотал головой, стряхивая брызги. — Вода чистая и теплая, как парное молоко.
— Да, но вне бухты в этой части острова — мелководье и навалом водорослей. Ты давно плаваешь?
— Не больше получаса. Я обогнул мыс.
— Один — и ночью! — воскликнула Николь. — Это небезопасно. У тебя могло свести ногу судорогой… И здесь водятся акулы, хотя вообще они держатся подальше от берега.
— Но я цел и невредим, — спокойно сказал он. — А если б со мной что-то стряслось, ты бы оплакивала меня?
Она вспыхнула, осознав, какая тревога прозвучала в ее голосе, обнаружив ее чувства.
— Конечно. В конце концов, ты тоже человек, живое существо.
— Ну, спасибо тебе, — буркнул Генри, отвернувшись.
— Ты вечно рискуешь, — укорила Николь с шаловливой улыбкой. — Я не удивлюсь, если ты признаешься, что сегодня после ланча заработал себе несварение желудка.
— Этой опасности я также избежал, — ответил он, поднимая с топчана махровое полотенце, — что весьма странно: в обществе Агаты и заворот кишок немудрено заполучить. Не женщина, а бестия, пожирательница мужчин.
— О-ля-ля, целомудренный Генри испугался?
Он энергично растирал спину полотенцем.
— Шокирован, скорее. Дай ей волю, и она набросится на мужчину, как изголодавшийся вампир.
Николь рассмеялась.
— Вот почему ты улепетнул от нее так резво.
— Улепетнул — сильно сказано, но поторопился уйти — точно.
— Агата и впрямь берется за дело слишком рьяно, она ведь в разводе и обделена мужским вниманием.
— Понимаю, у дамочки трудный период. — Генри сердито насупился. — Но я никогда — слышишь? — никогда больше не сяду с ней за стол. Ясно тебе?
— Предельно ясно. Нога болит? — осведомилась Николь, когда он наклонился и осторожно протер полотенцем раненую лодыжку. В воздухе повисло напряжение. — Прости, дурацкий был вопрос.
— Да, — подтвердил он. — Хочешь спросить что-нибудь еще?.. Болит — не то слово, мне мерещатся чудища, которые грызут и царапают меня клыками и когтями.
— И ты провел в воде столько времени! — возмутилась Николь.
Он торжествующе улыбнулся.
— Самый длительный заплыв после автокатастрофы.
— В Америке ты по-прежнему ходишь на тренировки в бассейн?
Генри присел на песок рядом с ней и прикрыл изувеченную ногу. Тут их глаза встретились, он сжал губы и отбросил полотенце в сторону.
— Доктор советовал мне продолжать, но…
— Но ты не послушал, поскольку боишься, что при виде твоих шрамов люди будут издавать истошные вопли и падать в обморок, — предположила Николь.
— Ты фантастически догадлива, — вкрадчиво похвалил он.
— Извини, ничего не могу с собой поделать.
— Я как-то побывал в бассейне — и сделался объектом всеобщего внимания, а мои давние знакомые — супружеская пара — сочли своим долгом выразить чуть ли не гражданскую скорбь. Припомнили, как мастерски я катался на горных лыжах.
— И это отвадило тебя от спортивных мероприятий? Очень глупо. — Николь хмыкнула.
— Ценю искренность твоих суждений, — сквозь зубы отметил Генри.
— Неправда. Ты думаешь, я суюсь, куда не следует, со своими нравоучениями, и тебя это злит.
— Ничего подобного. А ты не собираешься искупаться? — Судя по всему, Генри решил сменить тему.
Николь покачала головой.
— Я пришла к морю, потому что еще рано спать, и… хотела поразмыслить кое о чем.
— А с ребенком оставила Диану?
— Нет. Бэби устал сегодня от общения с Агатой еще больше тебя. Его сейчас и из пушки не разбудишь.
— Ты говорила, что приехала на Маврикий для смены декораций. — Он чертил на песке бесформенные фигурки и тут же стирал их. — Это из-за Джеймса?
— Да, — коротко ответила Николь.
Не хватало еще сейчас пуститься в выяснение отношений. И что толку? Она устала и огорчена, а сейчас не следует провоцировать ссору. Пускай воображает несуразные, несуществующие вещи, если на него напала такая безрассудная слепота.
— Вы не поладили? — не унимался Генри.
— Мы остались друзьями, но по возвращении в Англию — а я обещала Диане не уезжать, пока не удастся продать «Причал», — я покину его квартиру.
— Ваше любовное гнездышко разорено?
— Его не было вовсе.
Он перевел на нее глаза и выразительно переспросил:
— Не было?
— Нет, — ответила Николь. — Джеймс предупредительно выделил мне персональную комнату в своих апартаментах, когда я была беременна, — терпеливо пояснила она, — но после рождения Джонни энтузиазма у него поубавилось.
— Не нравилось пробуждаться по ночам?
— Еще бы. Он и днем не выносил детского крика, как и развешенных на кухне выстиранных пеленок и распашонок. У Освальдов дома образцовый порядок, а Джонни в любой момент мог выкинуть фортель по первому разряду. Такие детские «оплошности» приводили Джеймса в исступление. Если честно, я собираюсь вообще временно перебраться к папе в Кембридж.
— Временно?
— У меня отложено немного денег, куплю дом в Портсмуте, где сейчас мой брат с женой, и устрою пансионат для отдыхающих — дело выгодное, да и Джонни будет ухожен и сыт, а это для меня важнее всего.
— Значит, Освальдов ты покинула, — резюмировал Генри.
— Незадолго до того, как приехала сюда.
— Вот уж не ожидал, что ты отречешься от своего приятеля, — пробормотал он.
— Уступив уговорам Освальдов, я поработала некоторое время после родов на четверть ставки, но, хоть убей, не могла сконцентрироваться на делах, ерзала на стуле и поминутно смотрела на часы: как там Джонни без меня?
— Джеймс просил тебя не увольняться из эгоистических соображений: кто еще стал бы с ним нянчиться? Потерять тебя означало лишиться правой руки.
